Как меня душили

В жизни почти каждого человека случаются мгновения, когда он находится на волосок от смерти, но счастливо ее избегает. У меня таких было несколько, а первый — в семь лет. Вспомнить же его заставила аналогия. В «Дельфине» идет ремонт большого зала, покрасили пол и закрыли двери на замок. И правильно — чтобы никто случайно не забрел и не наследил по не высохшей еще краске. Из-за краски у меня все и произошло в далеком 1967 году.
В 1965-м у меня появился отчим, которого звали Иван Григорьевич Пивень. Мама, которой было 32, вышла замуж за 30-летнего украинца, уроженца деревни в Полтавской области. Людей этой нации было тогда много на Колыме, в том числе нашем поселке Атка. Они приезжали на заработки. Иван работал бригадиром на стройке, был большим и сильным. К сожалению, меня он не то что невзлюбил, он меня терпеть не мог с самого начала. Уж не знаю, что было тому причиной — его ли характер, или постоянные заморочки, куда меня деть, когда им с мамой хотелось остаться одним. В нашей семье были введены телесные наказания. Если я в чем-то провинился, отчим доставал ремень, снимал мне штаны, клал меня себе на коленку и охаживал по филейной части. Справедливости ради, отмечу, что это случалось не так часто, хотя и регулярно — пай-мальчиком я не был. Видел я от Пивня и хорошее — он научил меня читать задолго до школы. И в первый класс я пошел, уже проштудировав немало детских книг.
В апреле 1966-го родилась сестра Лена. Есть научное слово, оно мне не нравится — «единоутробная». Мы жили в одноэтажном доме барачного типа, рядом с нашей освободилась комната, ее выделили нашей пополнившейся семье. Между комнатами был прорублен проход, получилась двухкомнатная квартира. Был сделан ремонт, последним штрихом которого стала покраска пола в новой комнате.
В тот день Иван общался на общей кухне с мужиками-соседями, мама, видимо, отправилась гулять с Леной. Я остался один, и, на мою беду, откуда-то взялся мячик для большого тенниса. Он так заманчиво и высоко подпрыгивал, я с таким увлечением им играл. И, понятно, что в какой-то момент мячик ускакал в покрашенную комнату, оставив несколько меток на полу. Возможно, эти метки придали мне решимости пробраться за мячиком, хотя понимал, что еще больше наслежу. Я старался вышагивать широко и на носочках, мячик был спасен. Правда, ремонт несколько испорчен.   
Вернулся с кухни Иван. Он бросил взгляд в покрашенную комнату, и, видимо, в первую очередь был оскорблен как профессиональный строитель. Добросовестная работа пошла насмарку. Мячик в моих руках прямо указывал на преступника. Отчим подошел ко мне и стал душить. Без всяких условностей и сантиментов. Я, конечно, орал что было мочи, но помешать не мог. И он бы задушил меня, и лежал бы я на аткинском кладбище где-то рядом с отцом. Оплаканный мамой, а также ржевскими и кировскими родственниками. Нелепая смерть, согласитесь. Меня спас сосед, дядя Володя. Он открыл дверь и спокойно сказал: «Иван, можно тебя на минутку?» Отчим отпустил меня и вышел. Когда он вернулся, об испорченной покраске уже речи не было. Иван был совсем в другом, благодушном настроении. Пол пришлось перекрашивать, но меня за это больше не ругали.  Очевидно, решив, что и так достаточно натерпелся страха.
Давно нет ни мамы, ни Ивана, ни барака. Может быть, жив дядя Володя, мой спаситель — ему тогда было около 30, значит, сейчас за 80. В тот момент в его лице явился мой ангел-спаситель.•