«Лицейский день» в Интерьерном театре

«В октябре багрянолистом, девятнадцатого дня» 2017 года в Санкт-Петербургском Государственном Интерьерном театре состоялась встреча Юлия Кима с многочисленными почитателями его таланта. Небольшой зал с трудом вместил всех (или не всех) желающих. Не в обиде, но в тесноте сидела, а то и стояла (стояли только мужчины), оживленная публика. Это был, скорее, не концерт, а творческий вечер. Под таким названием в далеком уже1990 году вышла первая книга Юлия Черсановича. Кассеты, а потом и диски с песнями давно уже гуляли по стране, но книгу напечатали, когда автору было уже хорошо за 50.
Оказавшись в отличной физической и творческой форме в свои 80, недавний юбиляр без малого три часа с небольшим перерывом вел этот вечер. Мастер комической стилизации, исповедник культа дружества и братства, лирик и юморист, историк (в том числе и по образованию), горько вглядывающийся в «непоправимое родство столетий», — таким он предстал перед слушателями. Не было необходимости знакомить с ним публику, но раз уж так принято, сделал это директор театра Григорий Александрович Михнов-Войтенко.
В зале над сценой висел портрет Александра Галича. Дело в том, что Григорий Михнов-Войтенко — внебрачный сын Александра Аркадьевича, а 19 октября — 99-й день рождения его знаменитого отца. 19 октября — это еще и день открытия пушкинского Лицея. Из-за смены стилей произошло смещение дат, тем не менее Галич чрезвычайно гордился этим совпадением. Да и сама годовщина Лицея отмечается также 10 октября, хоть и по новому стилю. Две эти даты во многом определили программу вечера.
При беглом взгляде на собравшуюся публику стало ясно, что почти все здесь друг друга знают, а из-за характерных особенностей внешности создалось впечатление, что этот театр на Невском — нечто вроде еврейского культурного центра. При этом абсолютно не чувствовалось какой-то клановости, обособленности — приветливость и доброжелательность всех ко всем и, в первую очередь, к главному герою сценического действа. К слову сказать, Григорий Михнов-Войтенко несколько лет был иереем  древнейшего в современной России храма — Софийского кафедрального собора в Новгороде. Да и сам Галич (настоящая фамилия — Гинзбург) в зрелом уже возрасте пришел к православию. Помните, в одной из лучших своих песен — «Когда я вернусь» — он пел о февральском снеге на московских мостовых. О городе, «которым казнюсь и клянусь», о птичьем зове с московских деревьев, о том, как, вернувшись,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем —
Когда я вернусь.
     Григорию было 10 лет, когда умер отец, но отца он не помнит. Последние три года Галич жил  за границей (вынужденная эмиграция) — сначала в Норвегии, потом в Германии, наконец, во Франции. К тому же сын воспитывался совсем в другой семье. 23 декабря 1977 года в Париже Александр Аркадьевич погиб от удара электрическим током при подключении антенны к только что купленной стереосистеме «Грюндиг». Как это нередко бывает с нашими литераторами (см.: С. Есенин, В. Маяковский, М. Горький), вскоре после смерти появилась версия, что это было тщательно спланированное убийство. Между тем, парижские знакомые Галича склоняются к тому, что это был именно несчастный случай. Похоронен поэт на Сент-Женевьев де Буа, русском кладбище в Париже.
      9 лет назад к 90-летию со дня рождения Александра Галича Юлий Черсанович написал песню о виртуальном возвращении Галича в российскую столицу. Получилось иронично и горько, и эта интонация все чаще стала появляться в песнях Кима. У него есть несколько песен, обращенных к собрату по перу и гитаре, а также песен-подражаний (некоторые из них прозвучали в Интерьерном театре), но юбилейная написана от имени самого Александра Аркадьевича.
        — Не слагал я трех гимнов Отечеству,
         Но свободе его послужил,
         Так что мне управляющий Вечностью
         Прокатиться в Москву разрешил.
         На  мое девяностое летие
         Вот подарок мне выпал какой.
         И помчался буквально как ветер я
         И примчался в свой город родной.        
         Но гляжу — он какой-то двоюродный,
         Ни на Вы не могу, ни на ты.
         В лихорадке сегодняшней муторной

         До чего исказились черты!
         Разнаряжена, разнарумянена,
         Хохоча, топоча, матерясь — 
         Ай, Москва, разгулялася, барыня,
         До заморских обнов дорвалась. 
    Песня длинная, приходится цитировать кусками. Далее следует диалог с Москвой, не узнавшей и не встретившей юбиляра. Затем Москва спрашивает, написал ли он чего нового.
        — Да пока не скудеет рука.
         Есть баллада про новых ЗК!
         Есть канкан ветеранов ЧК!
         Есть про Путина пара стишков!
         Есть комедия «Вас вызывает Лужков!»…
   Однако этот репертуар Москву не устраивает. И вот последнее четверостишие от ее имени:
        — Ни обнять, ни принять, ни пригреть тебя…
           Аж мне стыдно самой от себя!
           Ты давай, приезжай на столетие —
           Я на подступах встречу тебя!
   Песен-посвящений своим друзьям-поэтам у Кима великое множество:  Давиду Самойлову, Владимиру Высоцкому, Булату Окуджаве…Да что там современникам — он и Шекспиру подражает, и Пушкину. Хочется процитировать «Герцогиню», сделанную «под Вертинского», но это надо обязательно слушать, а еще лучше —  видеть, как мастерски спародированы голос и манера исполнения Александра Николаевича.
   На протяжении многих лет шла у Кима поэтическая перекличка с Булатом  Окуджавой. Вот, к примеру, последняя строфа из грустно-щемящего подражания «Полночному троллейбусу»: 
        Последний троллейбус, наивный кораблик,
        Великой гитары попутный привет…
        И губы любимые с привкусом яблок,
        И просьба о счастье, которого нет.
Булат Шалвович  ответил весьма оптимистично, верно передав особенности дара младшего товарища по цеху:
        Ну, чем тебе потрафить, мой кузнечик,
        Когда твой стих пространство огласит?
        Прислушаться — он от скорбей излечит,
        А вслушаться — из мертвых воскресит.
        …Поэту настоящему спасибо,
        Руке его, безумию его
        И голосу, когда взлетев до хрипа,
        Он достигает неба своего.
Наша авторская песня — исполнение стихов под музыку — возникла на рубеже 50-х — 60-х годов. Времена начались «вегетарианские» (Ахматова), но у многих «шестидесятников» родители либо погибли, либо недавно вернулись из сталинских лагерей. Еще и этой общностью судьбы были связаны Ю. Ким, В. Аксенов, Б. Окуджава. У Галича отец также был ненадолго арестован, но не по политической, а по хозяйственной статье. К счастью, его вскоре оправдали и выпустили. Между тем, именно Галич стал первым автором  пронзительных, трагических, гневных антисталинских песен. Ким, затем Высоцкий стали достойными продолжателями этой линии. Юлием Черсановичем написана еще и поэтическая драма «Московские кухни», поставленная сначала на сцене Московского театра-студии «Третье поколение», а затем и в нескольких областных театрах. Герои поэмы — молодые люди, которые в конце 60-х включаются в правозащитное движение, потому что видят опасность возрождения в стране сталинизма и осмеливаются на открытый протест. На вечере Юлий Черсанович спел сначала о соловецких чайках, а затем исполнил отрывок из «Московских кухонь», посвященный погибшим узникам колымских лагерей. Привожу отрывки:
          Вечная память.
          Ни камня, ни креста,
          Ни дикого куста,
          Ни знака, ни следа.          
          …Душе понять непросто,
          Что здесь не пустота,
          Что здесь не тишина,
          А немота огромного погоста.          
          В любом из здешних мест,
          Куда ни обернешься,
          Ставь свечу и крест,
          И ты не ошибешься.
         … Россия убила,
          В Россию зарыла.
Для одной из театральных постановок режиссер пригласил регента, и тот разложил этот хор на четыре голоса. В недрах интернета не удалось найти эту запись, но и то, что мы услышали в сольном исполнении, впечатлило. Хотелось, да и надо было, как в том театре, слушать стоя. В диссидентском движении участвовал и сам Юлий Ким, а неповторимые свои стихи-песни долго печатал под псевдонимом «Ю. Михайлов». Окончив Московский пединститут, откуда вышли и Юрий Визбор, и Ада Якушева, он учительствовал в общей сложности 9 лет. С 1968 г. стал профессиональным автором-исполнителем. Написал более 500 песен, в том числе к известным кинофильмам: «Бумбараш», «Собачье сердце»  (в соавторстве с композитором В. Дашкевичем), «Двенадцать стульев», «Обыкновенное чудо», «Формула любви», «Человек с бульвара Капуцинов», «Убить дракона» (все с Г. Гладковым), многих других. Ким перевел с французского мюзикл «Нотр-Дам де Пари». Стал лауреатом нескольких престижных поэтических премий, в том числе, самой важной в стране — премии «Поэт», присужденной в 2015 году. Даже несмотря на то, что против его кандидатуры были, с одной стороны, А. Кушнер и Е. Рейн, с другой — Е. Евтушенко и О. Чухонцев. Скандал в литературной среде был нешуточный. Видимо, потому, что с 1998 года Ким живет то в Москве, то в Иерусалиме, куда увез на лечение сою первую жену, с которой прожил 30 лет и три года, И. Якир (кстати, внучку репрессированного командарма Ионы Якира). Израильские врачи оказались бессильны.
В Петербург Юлий Ким приехал как раз из Израиля, пообещал вернуться через год, когда будет отмечаться 100-летний день рождения Александра Галича и очередная лицейская годовщина. Он и завершил выступление знаменитой песней «19 октября»:        
     На дорогах наших дней,
     В перепутьях общежитий
     Ты наш друг, ты наш учитель,
     Славный Пушкинский лицей!
     Под твоей бессмертной сенью
     Научиться бы вполне
     Безоглядному веселью,
     Бескорыстному доверью,
     Вольнодумной глубине!...