"Петербургские стихи" в "Колизее"

Стихи действительно так или иначе были связаны с Петербургом, а вот концертный зал «Колизей» с римским аналогом схож архитектурно, но расположен опять же в Питере на Невском.
Главной персоной происходившего в конце марта действа был Дмитрий Быков, человек-оркестр, многогранный и многоликий, блеснувший в тот вечер поэтической гранью. Жили бы мы в эпоху Возрождения, непременно назвали бы его титаном. А можно при желании подвести его личность и творчество под распространенное мнение, что в эпоху упадка всегда процветает красноречие. Быков — азартный полемист, публицист, филолог, талантливый поэт и прозаик, к тому же многолетний радио-ведущий на «Эхе» и учитель в московской школе. Поражает его широчайший кругозор в области искусства и литературы. С его мнением очень даже можно не соглашаться и высказать это несогласие корректно и по существу — да всегда пожалуйста! Он еще и демократичен. Но в ответ на хамские, грубые реплики некоторых слушателей программы «Один» (идет еженедельно ночью на радиостанции «Эхо Москвы») может не очень умного корреспондента и дураком назвать в прямом эфире, случается грех. И, видно, тут же его осознав, добавляет сразу: «Прости, господи».
В «Колизее» публика была корректна и доброжелательна. Вечер начался почти на полчаса позже указанного на билетах времени. Дело в том, что сам Быков часто стоит на входе в зал, и если устроители вечера или лекции не возражают, пропускает сильно желающих бесплатно, надо только сказать волшебное слово «один». Видимо, так было и на этот раз: счастливые, в основном молодые, люди с куртками в охапку все шли и шли, рассаживались и тоже предвкушали.
«Быль», не пропускающая ни одного юбиляра, Быкова-то прозевала! 20 декабря 2017 года ему стукнуло 50 лет. Судя по тому, как заметно изменились его мироощущение и поведение, именно стукнуло. Что ж, ни годы, ни окружающая действительность оптимизма не прибавляют. 
***
Этот поэтический вечер Дмитрий Львович планировал заранее, рассчитывая прочесть около 20 новых стихо–творений, мало кому известных или вообще неизвестных.
Кроме того, у него много стихов, в разное время написанных в Петербурге или с ним связанных, в том числе и не очень приятных для Питера. Кто-то из близко знакомых как-то сказал ему: «Ты запросто можешь забежать в мечеть и крикнуть «Аллаха нет!» Ну, он и прочел почти в конце о противопоставлении Венеции Петербургу, в котором последний явно проигрывает («безнадежно строить на болоте то, что на море стоит»). Любящему простительно, ведь Питер он любит больше других городов еще и потому, что неизменно причисляет себя к петербургской поэтической школе.
Вечер в «Колизее» проходил через день после пожара в кемеровском торговом центре, потому программа была заметно скорректирована. Быков убрал все мало-мальски веселые стихи, звучала в основном лирика, практически никакой сатиры. Кроме собственных текстов, он читал и любимых питерских авторов — А. Житинского, чьи жена и дочь были в зале, Н. Слепаковой, любимого своего поэта, А. Кушнера, с кем он только что отобедал, В. Шефнера. Почти все наизусть. Быков еще и очень хороший читатель, чтец тоже (голос поставлен великолепно), но прежде всего читатель, может, слишком щедро раздающий звания гениев любимым авторам. В зал вышел в расстегнутом пиджаке, а под пиджаком футболка с портретом Хемингуэя и угадываемой надписью на английском «BORN TO READ» («рожденный читать»). Читал все время стоя, рядом с ним и стула не было, продолжительность вечера — около двух часов. «Я долго думал, —заявил с самоиронией, — как бы это так построить: начать с чужих стихов, чтобы закончить своими и тем несколько испортить впечатление или начать со своих и закончить безусловной классикой, что не совсем честно. Выбрал компромиссный вариант: вначале свои, потом некоторое количество петербургских авторов и под занавес свои опять же».
Начал с вещей новых, практически нигде не читанных. Амбициозных, провокативных, местами безапелляционных. Желчи и страсти стало меньше, больше горечи и элегических настроений. То, что наш Г. Степанченко назвал «прощание с романтизмом», неизбежно произошло и с Быковым. Даже стихи о ненависти, как ни странно, элегия. Пережив «весь набор туповатых блаженств», лирический герой констатирует, что только «...ненависть на месте, /Замена славы, доблести и чести, /Переживая всех, умрет со мной». Можно вопросить: ну и где ж тут элегия? Да чуть ниже: «Ненависть — последнее прибежище любви». Сладкая стадия разрыва с женщиной, с Родиной воспринимается поэтом как высшая форма бытия. Нет, он никуда не собирается уезжать, это про «косой дождь»: «Не мучу я больше воду, /Мелкий бисер не мечу, /Гегемону антиподу / Полюбиться не хочу». В итоге: «И с тобой, моя Отчизна /Разделились мы вполне. /Примирит нас только тризна /По тебе или по мне».
Обличительные мотивы тоже присутствуют. Знание самой природы человека, где угнездились ложь, конформизм, неуемное тщеславие, безрассудство и много чего еще дурного, только прибавляет пессимизма. Надежда на умную, талантливую, смелую молодежь, за которой все-таки будущее. Так считает Быков. А пока уж очень много рабства в человеке: «Поскольку помимо правды есть милосердие, / Возникает рабская мысль, что все обойдется». Вслед за мыслью появляются и рабские чувства:
Облака ползут на восток, кое- как карабкаясь.
Облетевший клен за окном на кресте распят.
Это рабское чувство, что все виноваты, рабское,
Но гораздо более рабское чувство, что всех простят.
«Но не менее гадкое, сладкое знание, что не обойдется, нет»,  — это уже окончательный вердикт. Чехов все-таки помягче.
Любовная лирика была в основном на тему «Я разлюбил».
При этом поэт не сожалеет о своем освобождении от навязчивого морока любви, напротив, рад, что избавился от чувства собственной второсортности. А вот про женщину, которая любит не его, а другого: «Любовь ее накрыла с головой /И головы навек ее лишила».  
Прозвучало и уже знакомое: «Он так ее мучает, словно жену растит, /Но он никогда не женится, это ясно», или: «На самом деле мне нравилась только ты, /Мой идеал и мое мерило». Из зала пришла записка с просьбой прочесть «Когда бороться…». Не захотел читать. Должно быть, каждый раз просят, а он уже стал другим. Но я все же процитирую кусочки. Уж очень хорошо написано:
Когда бороться с собой устал
Покинутый Гумилев,
Поехал в Африку он и стал
Охотиться там на львов.
За гордость женщины, чей каблук
Топтал берега Невы,
За холод встреч и позор разлук
Расплачиваются львы.
Дальше, как водится, переход к собственным чувствам и по выражению Лукьяновой, жены Быкова, попытка поэтического шантажа: не будешь любить меня, стану стрелять котов, ворон, воров, поскольку «вокруг моего жилья нет и чучела льва». И, наконец:
Любовь моя, пожалей котов,
Сидящих у батарей,
Любовь моя, пожалей скотов,
Воров, детей и зверей,
Меня, рыдающего в тоске
Над их и нашей судьбой,
И мир, висящий на волоске,
Связующем нас с тобой.
Холодноватая, многословная питерская поэзия, очень сильная и разнообразная по форме, ритмике, что называется, больше от ума, чем от сердца, стала Быкову еще ближе. Между тем, когда из зала пришла записка с вопросом «что вы считаете мерилом хорошей поэзии?», он ответил одним словом: «мурашки». В другой записке спросили: «Есть ли в России авторы, которые вас удивляют?». Ответ: «Как говорил Пушкин, назовешь, так обидишь. Практически каждый второй».
— Ваши любимые стихотворения?
 — «Рождественская звезда» Пастернака и «Золотистого меда струя» Мандельштама».
Спросили о любимых иностранных авторах. 
— Золя, из американских — Капоте. Рембо противен, люблю Бодлера, Верлена, Превера. Главный в нашей рок-культуре— Борис Гребенщиков.
Попросили прочесть из Бродского.
— Я много знаю наизусть, но лезет все какое-то хулиганство, — и прочел, с многоточием в конце.
Вот опять о нашей жизненной позиции. Стихотворение называется «Турнирная таблица». Тут же всплывает в памяти из Высоцкого: «На дистанции четверка первачей». Что у Быкова?  Начинается со второго, который доволен собой, потому что ему еще не объяснили, что он всегда второй. Далее дословно:
Третий, обычно немолодой,
Как правило, тертый,
Утешается мыслью той,
Что он не четвертый.
Средний горд, что он не последний,
Будет горд до скончания дней.
Последний смотрится всех побЕдней,
Хотя и выглядит победнЕй.
Я затравлен, я изувечен,
Я помидор среди огуречин,
Вишня среди черешен.
Первому утешаться нечем.
Он безутешен.
Это Быков о себе? Очень может быть. Прав ли он? Очень может быть.•