Алла Алексеевна

Ко дню рождения, который грядет зимой,  ДК начинает готовиться уже сейчас. В ржевских энциклопедиях указана дата: 1961 год, но есть и документы, свидетельствующие, что дворец был сдан в декабре 60-го. Как бы там ни было, полувековой юбилей не за горами. А вместе с ним —  грандиозная дата-близнец, обозначающая рабочий стаж старейшего (и вечно молодого) сотрудника дворца. Игнатьева не работала здесь разве что электриком. Руководила же, наверное, всеми секторами, детскими и взрослыми, да и самим дворцом тоже. 

Алла Алексеевна  сидит за столом, заставленным коробками с бесчисленными фотографиями, чья черно-белая немая бесценность —  в манящей загадочности ушедшей, таинственной и такой дорогой эпохи. Мелькают  лица эстрадных звезд, гастролировавших по просторам тогда еще более, чем сейчас, необъятной нашей отчизны и заглянувших в глубинку; стройные фигуры таких молодых работников «Электромеха», певцов, скрипачей, танцоров — все  таланты, самородки, красавцы и красавицы («иных уж нет, а те далече»).

— Ты знаешь, что Валерий Леонтьев выступал на сцене ДК, когда был никому еще не известен?

 Первые мои встречи с этой обаятельной женщиной произошли здесь почти полвека назад. Мама с папой ходили в кино на вечерний сеанс, а дитя отводили в детскую комнату при ДК. Сегодняшнему родителю трудно объяснить, что процедура развлечения ребенка в течение полутора-двух часов не входила в цену билета. Впрочем, что такое вечерний сеанс, да и вообще поход в кино, тоже не вдруг  объяснишь. Трудно представить себе, что были очереди за билетами в кино даже на детские сеансы.   

— Нет, Саш, работать я здесь начала не со дня открытия  дворца, — рассказывает Алла Алексеевна, — мы прибегали сюда  после работы. Раньше вся самодеятельность была развернута в клубе при заводе. А начинала я за станком револьверщицей.  Когда заводской клуб опустел, самодеятельность перебралась сюда, здесь и  сидела с малышами, которых родители оставляли в детской комнате, пока шел просмотр фильма.

— А разве это была не работа?

— Не совсем…

 С замысловатой формулировкой «на общественных началах» без конца можно встречаться, беседуя с бывшими уличкомами, добровольными дружинниками и всеми, кто вел «общественную нагрузку». Нынешнему поколению не понять, что это такое. Нет, объяснить-то просто, скажешь, что бесплатно, они мгновенно поймут, но не ответишь (сейчас уже и не ответишь) на следующий вопрос, задающийся обычно с крутящимся пальцем у виска: а зачем им это надо было?

Это сейчас можно самофинансироваться, организовывать ярмарки с барахлом, дискотеки с беспредельным ночным размахом.  А раньше, как комментируют дельцы, выдавившие из себя раба,  свободы никакой не было — все сплошь идеологизировано и политизировано. «Профессор, снимите очки-велосипед» — не пели мы на танцах  гимны вождям, к официозу относились с юмором; да, стих о паспорте или гербе входил в обязательную программу отчетных концертов. Но ведь и концерты были! И зал битком — балкон ломился. Кружки и секции — бесплатные. Теперь, если хочешь, чтоб твой ребенок развивался гармонично… Словом, духовность нынче в цене.

 Но вот что странно: билеты раньше продавали только на профессиональных артистов. Сейчас бывают ситуации, когда бывшие звезды не приезжают по той причине, что не продали билеты даже на пару рядов. А самодеятельные коллективы  (50 рублей билет) набирают целый зал. Или вот еще парадокс. Есть группа платная, есть бесплатная. Один и тот же руководитель. И в платную группу родители записывают своих чад охотней.   

Не знаю, в связи с чем вспомнился год, когда разбился космонавт Владимир Комаров. По Опокам прошел слух, что он жив, приземлился около порта, а вечером в ДК будет лекция по этой теме. Пацаны побежали к дворцу смотреть афиши — взрослые послали.

Еще к вопросу платно-бесплатно.

— Алла Алексеевна, слышал, что после войны была плата за обучение детей в средних школах.

 — Да, но мама моя не платила: семьи, в которых были погибшие родители, учились бесплатно. Похоронка на папу пришла в Ржев в 1945-м, он погиб второго сентября (эту дату историки называют днем окончания Второй мировой). Вообще мало кто платил за учебу. По той же самой причине… Мы поселились в кирпичном двухэтажном доме на Садовой в августе  1943-го.  Освободили город полгода назад, а немецкие самолеты еще долетали, правда, не бомбили; дедушка вернулся из эвакуации из Ташкента, восстанавливал связь в городе.  Училась я  в четвертой школе, на том месте, где сейчас третья школа искусств, работала на «Электромеханике» (тогда завод называли почтовым ящиком), оттуда перешла во дворец культуры переводом.

— Почему?

— А кому нужен такой работник? За станком у меня один брак шел. Умела только петь и плясать.

  Художественная самодеятельность тогда была развита на всех предприятиях, и организаторы требовались активные, контактные, умеющие работать со взрослыми и детьми. Алла Алексеевна такой и была. Для всей опоцкой, садовской, челюскинцевской шпаны она была доброй волшебницей, обладавшей редким даром заинтересовать, развлечь, увлечь ребятню.

Вот пример, я — очевидец и участник.  Целый зал детей, сеанс задерживается на неопределенное время (пришли на «Фантомаса»). Что такое можно придумать (а ведь в зале — не выпускники Царскосельского лицея), чтобы эта визжащая, орущая орава смолкла и около часа слушала, что говорит тоненькая, хрупкая фея?

— Алла Алексеевна, а хоть раз вас на работе ругали?

— Сашенька, ты из меня какую-то икону малюешь. Конечно, ругали. Помню, приехала к нам выступать Ольга Воронец. Агния Ивановна (Шершнева, первый директор ДК) попросила обзвонить все организации. Я и обзвонила. А про свой завод забыла. Через два часа билетов не было. В профком вызывали… Еще один случай произошел в общежитии. В красном уголке шел концерт, собрались проживающие. Певец исполняет романсы, слушают завороженно. Я объявляю очередной романс: «Зубов. Уходи». С заднего ряда покорно поднимается широкоплечий детина и обиженно произносит: «Что я такого сделал?»…

В этом же кабинете мы встретились с А. Игнатьевой на следующий день, нужно было кое-что уточнить. Алла Алексеевна как-то загадочно спросила: «Бывает такое, чтобы награда нашла обладателя через тридцать пять лет?».

— Наверное, бывает, — говорю, — а почему вы спрашиваете?

Тут входит директор дворца О. Кресницкая. Ольга Анатольевна трижды исполняет тушь. А капелла. И мне вручают три почетных грамоты за активное участие в художественной самодеятельности, найденные Аллой Алексеевной на дне тех самых заветных коробок. На одной из них под  знаменем с Владимиром Ильичом посередине начертано, как на скрижалях: «В год пятнадцатилетия дворца культуры…». Поразительно!  Растроганный, ставший с красным знаменем цвета одного, спрашиваю Ольгу, когда она впервые переступила порог этого очага культуры.

— Часто я сюда не ходила, микрорайон, в котором  жила, относился к дому пионеров. В 1984–м  занималась у Е. Паршиковой, мы участвовали в областном смотре агитбригад. Я сидела на балконе дворца культуры. Тогда все было сильно. Помню коллектив из Удомли: шикарные красочные костюмы, из Москвы приглашенные люди, которые писали им сценарии. Я сижу и отмечаю про себя, какие здесь есть возможности  для оформления  света, анализирую какие-то постановочные моменты… 

— А ты уже работала режиссером?

— Я еще в десятый класс четвертой школы ходила. Потом после школы училась заочно, работала в доме пионеров. О ДК была наслышана. Лена Беляева (Бартусова) прибегала к нам, просила несколько пар обуви для своего знаменитого «Силуэта»; всегда здоровалась с танцорами Ивановыми (их портреты по городу можно было встретить всюду). И летом 1989-го встречаю Е. Яблокову. Жара, она отдохнувшая, только что приехала из Болгарии. Ну и начала меня агитировать: приходи к нам. Тут я вспомнила тот смотр, свои замыслы на балконе. 13 сентября увольняюсь из ДП и в этот же день прихожу в ДК, где и работаю по сей день.

В  двадцатиоднолетнем промежутке у Ольги Кресницкой, выпускников ее театральной студии, у ДК, который она возглавляет, не счесть взлетов, успехов, наград и званий. Алла Алексеевна, со своим бесценным опытом, по сей день работает тут же.