Зоозарисовки

Убедился, что он обновился, расширился, стал краше, среда обитания питомцев прибли­жена к естественной, а скуль­птурную композицию Зураба Церетели не снесли, как обе­щали.

В годы армейской службы довелось посетить зверинец в Лейпциге, но больше всего за­помнился самый первый, что приехал в Ржев и расположил­ся возле базара неподалеку от моего детсада. В лейпцигском поразили платные туалеты. Надо и не надо, всей ротой хо­дили смотреть, как родствен­ная, соцлагерная страна не из­жила буржуазные инстинкты и пережитки, наживаясь на людской нужде.

Москва. Времена участив­шейся смены генсеков. Коман­дировка. В выходной пошли с коллегами в зоопарк. Акула­нарий закрыт, зато работает ларек с мороженым. Бредем с вожделенным эскимо в руках, руки в рабочих рукавицах, на­пяленных поверх перчаток. В Ржеве о свободной продаже мороженого помнили только гвардейцы первых пятилеток. Холод собачий, белые медведи попрятались, пингвины уле­тели. И, о чудо: сидит в клет­ке под открытым небом на обледенелом пеньке японская обезьяна. И хоть бы хны — не дрожит, зубами не лязгает. У них на северных островах, оказывается, покруче зимы бывают. В крытом обезьян­нике зрители хохочут над та­бличкой «Горилла Гаврила» и тычут пальцем вверх: элек­трик забрался на стремянку, перегоревшую лампочку вы­кручивает.

На вершине каменной ска­лы стоит занесенная снегом скульптура архара — это та­кой высокогорный баран. Ребята пристроились возле него фотографироваться. Как он мигнет, этот козел! Мы со скалы попрыгали в сугроб, а он только копыто о копыто почесал и опять замер. Навер­ное, подумал: «И кто из нас ба­ран?» Я эскимо потерял, пару раз всего откусил — до сих пор жалко…

Сорок лет прошло, как сорок сороков. Внучка тянет к клет­ке с рысью: «Смотри, на нашу кошку Рыську похожа, так же спит колечком». И опять с погодой не повезло, дождь зарядил с утра. Пернатым в радость, журавли пляшут, плещутся, кричат — сезон у них брачный. Орлы позируют перед камерами, один крылья распахнул, ни дать ни взять наш герб, только голову вто­рую пришпандорить. Указано: «Орел могильник».

Больше всего народу возле длинного вольера за стеклом. Толпа мечется вслед за ти­гром-альбиносом. Ну, краса­вец! Тяжело и мягко вышаги­вает по гладкой отполирован­ной каменной тропинке, будто по подиуму. И, как манекен­щица в тигровой шубе, бро­сает в толпу хищный, высоко­мерный, равнодушный взгляд.

Красный волк носится по кругу, как заводной, прыгает на стену, отскакивает от нее, словно мяч, с высокой лест­ницы сигает вниз. Резвится, будто не волк, а крупный кот. Да и не совсем он красный — скорее, серо-рыжий или гряз­но-оранжевый. Наши волки, степенные, злые, сосредото­ченные, бродят под открытым небом за широким рвом.

Почти все кошачьи дрыхнут в крытых будках, дождь бара­банит по крыше, убаюкивает. Возле леопардихи простояли минут десять, кыс-кыскали — ухом не повела. Пятна на шкуре вздымаются, увеличи­ваются, уменьшаются — от дыхания во сне.

Удивило, что индийские го­сти смотрели на слона с удив­лением — может, потому что он африканский? Раскосые туристы в террариуме внима­тельно и спокойно разгляды­вали гигантскую омерзитель­ного вида жабу и, кажется, сожалели, что ее нельзя погла­дить. Рядом за стеклом непод­вижно сидели симпатичные желтые, синие и фарфоровой белизны лягушата, а надпись гласила, что они ядовитее кобр. Обманчива внешность. Все как у людей.

Объявляют по внутреннему радио, что через пять минут начнется кормление белух. Нам повезло, мы как раз возле их жилища, и дождь вроде за­канчивается. Народ стягивает­ся, занимает места возле стек­ла, ставит детей на каменный парапет.

Неделю спустя разгорелся скандал: как раз на этом месте подломилась каменная пли­та, и ребенок поранил ногу. Работники зоопарка выгнали репортеров, снимающих место происшествия. Оказывается, вставать на плиты нельзя даже детям. Мы не знали и встава­ли. Да если б и знали…

Там было на что посмотреть. Белуху в темной глубине не разглядеть, очевидцы говорят, появлялась на миг и канула в воду с концами. Минут за пять до кормежки заметалась, забе­лела под водой. Перемещалась быстро-быстро, со скоростью торпеды. В одном конце про­сторного водоема мелькнет, а через пару секунд — уже в противоположном. Оказыва­ется, их там двое проживает.

Наконец, появляются кор­мильцы с ведрами: парень в туфлях и девушка в рези­новых фиолетовых сапогах, тельняшке, с букетом цветов, мячиком в руке и со свистком во рту. На свист приплыли две белухи. Надо полагать, один из них самец: тот, кото­рый только ел рыбу, которую парень беспрерывно кидал в зубатую пасть. Дельфини­ха ела не задарма. Потела за двоих, ловила мяч и искус­ственный букет, выныривала из воды по самый хвост, бе­лая, тугая, словно резиновая, и целовала девушку в щеку. Ленивый белух тем временем жрал.

Слышали, что возле жира­фа зимой тоже что-то стряс­лось, ребенок куда-то упал. Но жираф все же не кроко­дил. По-гумилевски изыскан­ный, он бродил по небоскреб­ной клетке, высовывал шею на улицу и, если не капало, выходил в «савану».

Набродившись вволю, сели за столик и под дождем, под зонтом, под павлиний крик съели — забыл, как называ­ется — басурманский тре­хэтажный бутерброд. Я с удовольствием умял свой, а потом еще доедал за женой и внучкой.

Льва видели только в скуль­птурном виде. Пару лет назад директора зоопарка спраши­вали о церетелевском «Де­реве сказок», и начальница ответила, что снести скуль­птуру — ее мечта. Мечта не сбылась, «дерево» пока не вы­корчевали. И жаль, если угро­бят, не портит она вид даже с вытатуированной надписью «Коля» на бочине у льва.

Никакой интернет не пере­даст и сотой доли восторга. Посещайте зоопарк с внука­ми — помолодеете.