Logo
Версия для печати

История создания песни "Эх, дороги"

В годы войны был в Москве ансамбль песни и пляски войск НКВД — второй по известности после ансамбля имени Александрова

В годы войны был в Москве ансамбль песни и пляски войск НКВД — второй по известности после ансамбля имени Александрова. Он отличался, в частности, тем, что создавал театрализованные программы, где все песни были связаны той или иной сюжетной канвой. Руководил им режиссер С. Юткевич.
И вот в 1945 году ансамбль обратился к поэту Л. Ошанину и композитору А. Новикову с просьбой написать одну или две песни для новой программы «Весна победная». Программа готовилась к празднику 7 ноября. «Темы песен, — рассказывает Лев Ошанин, — заранее были определены, мы получили длинный перечень их, отпечатанный на машинке. Тогда казалось, что все, что можно было написать о войне, уже написано. И мы с Новиковым создали немало военных песен. Может быть, поэтому и увлекла нас тема, которая была сформулирована скупо: «Под стук колес», а в скобках стояло: «Солдаты едут на фронт». Такой песни еще не было».
Ансамбль исполнил песню. Встретили ее восторженно, но авторы все равно были недовольны. Авторы почувствовали, чего не хватает песне, чтобы она еще пронзительнее отразила свою тему. Песню основательно переработали, и стала она, кстати, называться не «Солдатские дороги», как сначала, не «Эх, дороги», как потом, а просто «Дороги». И хоть строка в этой песне короткая и слов в ней умещается мало, зато каждое слово весит много.
Дороги, пыль, холода... Все это объемно, все включает в себя множество понятий, ассоциаций, и это для новой песни было необходимо, потому что...
Снег ли ветер
Вспомним, друзья,
Нам дороги эти
Позабыть нельзя.
Спокойно, ровно течет мелодия, но спокойствие это кажущееся, за ним — трепет взволнованного воспоминаниями сердца. Воспоминаниями разными, и среди них немало горьких, страшных... Поэтому где бы ни звучали «Дороги», в какой бы стране их ни пели, даже там, где слова требуют перевода, — и без перевода песню слушают, не шелохнувшись. В чем же ее сила? Наверное, в том, что побеждает в песне все-таки не горечь, а светлая романтика.
Песня рождалась у рояля. Сначала появились четыре коротенькие музыкальные строки, и на них тут же приблизительно, потом почти точно легли строки стихов:
Эх, дороги, —
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Потом широкая и несколько грустная интонация этого припева-запева потребовала быстрой моторной средней части песни:
А дорога дальше мчится,
пылится,
клубится...
«Все строчки песни, — продолжает Л. Ошанин, — оказались совсем короткими. Было трудно положить на них естественные и емкие слова и заставить эти слова рассказывать. Но пережитое помогло множеством ассоциаций. Хотя из-за скверного зрения я был полностью снят с военного учета, но  много был в командировках на Западном, 3-м Белорусском и Карельском фронтах. Не раз попадал в рискованные положения. Приходилось видеть рядом смерть. Помню, как я искал в песне одну строку:
Выстрел грянет.
Ворон кружит...
Твой дружок в бурьяне...
Вот это место... Что он — мертв? Убит? Подкошен? Вырван из жизни? Наконец, нашлось:
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит...
Вот это — «неживой» — мне кажется, сказало больше, чем множество слов, которые могли стать на это место. Не буду, да и не смогу, если бы захотел, приводить примеры поисков и слов и строк, — нет у меня черновиков песни. Скажу только, что для меня это, должно быть, была первая работа, в которой я по-настоящему понял трудность и счастье поиска песенного слова. Мы закончили песню. Ее приняли, похвалили. И вот мы сидим на премьере новой программы. И спели-то ее не бог весть как. Но в зале вдруг возникла длинная тишина. Потом он взорвался и потребовал повторения песни. А я, слушая ее, смотрел на зал, и мне становилось все яснее одно: это совсем не песня «Под стук колес». Мы сами не поняли, что мы написали, это пока полуфабрикат, заготовка, половинка песни.
Я схватил Новикова за руку:
— Останови песню!
— Да ты что, — ответил Новиков, — я уже сдал клавир в издательство.
А я опять:
— Останови песню на неделю. Она неправильная.
Новиков недовольно буркнул:
— У тебя блажь какая-то...
Но по его хитрому прищуру я почувствовал, что он начинает меня понимать. А мне уже было ясно — это песня итога войны. Хотели мы или не хотели, а в ней зазвенела какая-то необъяснимая, но верная нота времени.
Месяц я продержал песню в поисках того решения, которое увидел тогда в концертном зале. И потом мы выпустили ее заново. И называлась она сначала «Солдатские дороги». Потом «Эх, дороги». Наконец просто «Дороги».
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами —
степями,
полями,
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.

Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
Один казах меня потом уверял, что это народная казахская песня.
Кстати, о формальных песенных законах. Когда «Дороги» уже появились, я вдруг с удивлением заметил, что четверостишие-припев, он же зачин каждого куплета, потому что он не завершает, а открывает песню, — состоит из одних имен существительных. Глаголы зато как бы перескочили в среднюю часть песни. Вероятно, это единственный случай в поэзии».
Известна такая история. Вскоре после войны лектор-музыковед выступал в лагере немецких военнопленных. Он читал лекцию о советской музыке,  ее гуманистической сущности и завершил выступление песней Новикова и Ошанина, которую, не переводя на немецкий язык, спел сам. И вдруг эта, прямо скажем, весьма специфическая аудитория буквально замерла. А потом люди потянулись к платкам... Какая же могучая сила заключается в мелодии песни про дороги, про наши солдатские дороги, если даже вчерашних врагов она заставила задуматься об их пути, кровавом и бесславном. Задуматься — и снова, еще и еще раз, этот путь осудить.
Знать не можешь
Доли своей, —
Может, крылья сложишь
Посреди степей.•

© Еженедельная общественно-политическая газета "Быль нового Ржева". При использовании материалов обязательна гиперссылка на источник.