К 150-летию Бунина

Его называют первым русским писателем, удостоившимся Нобелевской премии и последним классиком Серебряного века.
Потом последними будут объявлены многие ушедшие (в наши дни так говорили, когда не стадо Давида Самойлова), а Нобелевку вручат еще пятерым русскоязычным авторам. Ивана Алексеевича номинировали трижды, Пастернака — раз семь, но автор «Доктора Живаго» не ждал десять, как создатель «Жизни Арсеньева».
Первый раз Ромен Роллан предложил кандидатуру Бунина в 1923 году, премию он получил лишь через десять лет. Что касается денег, то меньше, чем Ивану Алексеевичу, не перепало никому — мировой экономический кризис добрался и до Нобелевки. Премия у четы Буниных закончилась быстро, но они не сильно переживали. Бунина хоть и называют брюзгливым, деспотичным, высокомерным и ядовито-насмешливым, но помогал он многим. С риском для жизни прятал евреев у себя во время оккупации, наотрез отказался от какого-либо сотрудничества с немцами. Деньги успел раздать еще до войны многим нуждающимся, а тех, кто просил, было великое множество. Когда осталось совсем чуть, все вложил в какие-то проекты, но, непрактичный и доверчивый, прогорел и уже сам нуждался.
«Великолепный лирик в прозе, здесь Бунин потерпел поражение как художник», — до сих пор помню эти строки Шолохова о Бунине, одного Нобелевского лауреата о другом. Я их вычитал в только что купленной маленькой красненькой книжечке, наугад ее открыв. С другом Славкой мы слонялись по «развалу». Не по одесскому — питерскому. Они везде есть, только в разных городах по-разному называются: барахолкой, блошиным рынком, толкучкой, толчком. Шолохов приводил в пример рассказ Бунина «Красный генерал», описывал вкратце содержание, цитировал. Сюжет такой: сын сапожника и сын помещика растут вместе, дружат. В разгар гражданской войны встречаются, и солдат революции командует агенту Деникина: «К стенке, ваше благородие!» Отыскал рассказ с таким названием, но ничего подобного не нашел. Вырезали? Или Шолохов название перепутал?

***
 С музеем Бунина, что собирались открыть в Воронеже еще при Хрущеве, Брежневе и прочих советских и российских кормчих, история и вовсе детективная. Во всех бунинский биографиях (и в его автобиографии тоже) говорится, что родился последний классик Серебряного века в Воронеже на улице Дворянской, а когда Ване исполнилось четыре года, родители переехали в Елец.
Отношение к писателю на родине менялось от 180 до 360 градусов. И что странно, при «сталинском кровавом режиме» было больше надежд вернуть литературное наследие на родину, чем при «хрущевской оттепели». При первом не воспользовались, не дожали, при втором — махнули рукой, мол, не очень-то и надо, что у нас, своих писателей мало? Большая часть бунинского архива и по сей день находится не в России.
В наши дни с воронежским домом Бунина мог произойти  рейдерский захват. Однако, судя по сообщениям в СМИ, к 150-летию Бунина музей в Воронеже наконец-то открыли, и экспонаты кое-какие из Франции прибыли. То есть можно надеяться, что дом, где родился Бунин, находящийся в самом лакомом центре Воронежа, не снесут, не превратят в какую-нибудь «Пятерочку». А могли ведь…

***
 Отец Бунина имел родовое поместье в Елецком уезде, в Воронеж семья переехала из деревни, когда старшим братьям Ивана пришла пора поступать в гимназию. В Воронеже снимали дом, в 1870-м здесь родился Иван, а когда ему исполнилось четыре года, семья вернулась в поместье на хутор Бутырки. Хозяева воронежского дома менялись. Один из покупателей — депутат какой-то там по счету царской думы, а заодно — краевед, эстет, юрист.
Журналистка-исследовательница откопала о нем еще такие сведения: октябрист, бомбист, черносотенец, спонсировал еврейские погромы и, было дело, взорвал архиепископа. Преследовался в царские времена, а в советские пострадал по полной: был сослан, репрессирован, отсидел, вернулся. Однако царской думы депутат много чего хорошего сделал для города, за что удостоился мемориальной доски. На воронежском доме, на улице Дворянской, они две и висят рядышком, его и Ивана Алексеевича.    
Наследников у депутата царской думы оказалось несколько, а один из них в годы оккупации Воронежа служил фашистам, за что советским судом был приговорен к смертной казни, замененной лагерями. Освободился в шестидесятых, вернулся в дом, который, заметим, не был отобран у семьи врага народа; организовал музей антиквариата. И завещал сын депутата: дом городу под музей Бунина, дарю, мол. Наследник он не единственный, в доме проживает кто-то из родни, белье развешивается во дворе, как раз в то время, когда туристы прибывают на экскурсию.
Но самое поразительное, что в биографии сына депутата есть строка: "незаконно репрессирован". Где, почем и у кого он купил эту индульгенцию, никто не знает. Известно ли городским властям, как попал сын депутата, перешедший на сторону немцев, в охранное обязательство собственника объекта культурного наследия, трудно сказать. Сыновей и дочерей у депутата-папаши было так много, что в революционные годы семью даже не уплотнили.
 Журналистка считает, что биографию наследника, кроме КГБ, никто не знал. А всякие мэры, если и знали, то не стали смотреть в зубы дареному коню, приняли подарок с благодарственной улыбочкой. Еще журналистка говорит, что подлоги она обнаружила как с той, так и с другой стороны. Буниноведы делали вид, будто не знали, что в Воронеже три Дворянских улицы. А тот дом, что отведен под музей, не тянул на бунинский, тесноват. Это потом, после того, как Бунины съехали, к нему пристроили второй этаж и флигель.
Волынка с организацией музея затянулась, волокита с поисками сведений, в каком воронежском доме родился Бунин, казалось, никогда не прекратится. Вот тут и объявился загадочный эксперт. Видимо, он заинтриговал журналистку, показал ей документы, и она клюнула. Все публиковала, выводы свои обнародовала. Из документов следовало: Бунин родился не в этом доме, у последнего хозяина кличка — «Володька-фашист». А к выводу она пришла такому: эксперт с кучей документов решил доказать, что дом — никакой не культурный объект, стало быть, его можно купить, а потом выгодно продать.
Всю эту историю журналистка описала год назад… Ни редакция, которая давала же, наверное, добро на репортаж, ни город, ни музей защищать ее не стали. Она так и пишет: «Если ты не за красных и не за белых, то тебе достанется от тех и от других. Видимо, досталось. В интернете она выложила третью часть своего расследования с комментариями, последними козырями и пророчеством: история с домом не окончена.
 Продолжение следует