Памяти М. Цветаевой (к 120-летию со дня рождения)

Такой была Марина Ивановна Цветаева. 5 мая 1911 года она повстречала в Коктебеле будущего мужа — Сергея Яковлевича Эфрона. Марина гостила у своего друга М. Волошина, как-то она сказала ему (уже пророчествуя): «Макс, я выйду замуж за того, кто первый отгадает мой любимый камень». И Сережа Эфрон — юноша с большими глубокими глазами, годом младше Марины — молча принес и подарил ей генуэзскую сердоликовую бусину. Угадал. Эту бусину она хранила потом всю жизнь, и всю жизнь — в своем сердце — хранила Эфрона. А обещание свое сдержала — они обвенчались в 1912 году.

Я с вызовом ношу его кольцо

— Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Марина Ивановна была величайшим пророком своей судьбы и своего времени. Колесо истории — все, что происходило со страной — проехало по хребту этой хрупкой женщины. Тем страшнее, что не просто женщины, а женщины-поэта, с глубоким и чутким внутренним миром. И остались шрамы, и, как в капле отражается мир, в судьбе Цветаевой отразилась судьба ее страны.

Родившись в интеллигентной, счастливой, патриотичной семье, Марина Ивановна унаследовала любовь к родине, к искусству, ко всему прекрасному. Появилась на свет она 8 октября (по новому стилю) 1892 года.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Отец — И. Цветаев — был профессором-искусствоведом, основавшим московский музей изобразительных искусств имени А. Пушкина, мать — М. Мейн — пианисткой, ученицей А. Рубинштейна. Отец сам собирал многие коллекции, на открытии музея сопровождал государя, а тот (как помнит Марина) ей улыбнулся, задержав на ней взгляд. С таких высот началась будущность Марины Ивановны. Это потом она, уже вернувшись из эмиграции, с обидой заметит, что ее семья отдала Москве все — да больше, чем все — подарила музей и три библиотеки, а Москва не может найти угла для ее любящей дочери — Марины.

Первые сборники Цветаевой — «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912) были одобрены в поэтических кругах.

Поэзию Цветаевой порой бывает сложно понять. Для кого писала она? Даже сын Георгий ставил ей в упрек замысловатость текстов: «Мама, для кого Вы пишете? Для одной себя?». По моему глубокому убеждению, чтобы понять Цветаеву, ее нужно полюбить. Всей душой, без ограничений и условностей, как собственного ребенка или старшую сестру. Тогда многое встанет на свои места. Потому что основа, сердцевина ее стихов — боль. О человеке, о стране, о дереве, о рельсах — не важно. Эта боль искренняя, может, иногда высоко звучащая, потому и недосягаемая.

Марина Ивановна отдавалась сочинительству вся, порой в ущерб самой себе. Начинала работать ранним утром, делая множество вариантов строк, и вставала из-за стола только вечером. Спустя годы могла переделывать ранее написанное, меняла посвящения. Письменный стол для нее — как плуг для пахаря, как станок для рабочего.

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что шел

Со мною по всем путям.

Меня охранял — как шрам.

Мой письменный вьючный мул!

Спасибо, что ног не гнул

Под ношей, поклажу грез —

Спасибо — что нес и нес.

В 1922 году Марина Цветаева покидает СССР и на три года оседает в Праге. Русская душой, помыслами, она тяжело переносит эмиграцию. И если Прага еще как-то напоминает родину, Париж, куда они переезжают затем, перенести уже тяжело. Ее перестают печатать. И снова — боль. Вот, например стихи Берлину.

Дождь убаюкивает боль.

Под ливни опускающихся ставень

Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль

Копыта — как рукоплесканья.

Поздравствовалось — и слилось.

В оставленности златозарной

Над сказочнейшим из сиротств

Вы смилостивились, казармы!

В 1939 году, вслед за мужем и сыном, Марина Цветаева возвращается в СССР. Сергей и Георгий Эфроны рвались на родину, верили, что их ждет здесь светлое будущее. Но вот он, новый круг мытарств для неотболевшей еще души Марины — мужа и дочь арестовывают. А дальше — место поэта в ней занимает ипостась жены и матери. Сколько бы, наверное, написала еще Марина Ивановна, сколько бы протерла рукавов над своим верным письменным столом, но вместо того она хлопотала об освобождении близких. И еще — о том, чтобы найти хоть какое-то пристанище. У нее не было жилья — тут и скажет она свое горькое слово о неблагодарной Москве…

Что может сильнее сломить в человеке человека, чем унижение, обивание порогов, попытки доказать очевидные вещи тем, кто априорно тебе не верит, кто ниже и глупее тебя?

Она не могла писать; ей заказали сборник стихов, она трудилась над его составлением, но — не напечатали. Перебивалась переводами...

С началом войны Цветаеву с сыном эвакуировали в Елабугу. Там, в 1941 году, Марина Ивановна покончила жизнь самоубийством. Одинокая, измученная, лишенная возможности творить… Думается, ее душа умерла намного раньше, и лишь желая скорее освободиться от пут земных, Марина убила и тело, как вместилище души.

Сейчас, спустя 120 лет с ее рождения, важно не забывать ее творчество. Пусть Россия — больше не самая читающая страна в мире, но есть вещи, читать которые нужно всегда. И есть люди, которых нужно помнить, потому что они — первооснова нашей культуры и духовности.