Вход

Сказочница

На следующее утро интеллигентная женщина шла уже знакомой дорогой к рейсовому автобусу

Автобус остановился возле заросшей дорожной колеи, выпихнув из переполненного салона двух женщин, и, натужно гудя, пополз по трассе дальше. Маленькая худенькая старушка в бордовом цветастом платке поставила на землю две объемные сумки и с интересом стала разглядывать попутчицу.

— Стало быть, до Хрящева нашего собралась. Ну и ладно, веселей вместе пойдем, — вытащила из кармана застиранного ситцевого платья пояс, ловко связала им ручки двух сумок, содрала платок с головы, многократно свернула его и положила на плечо. — Подсоби-ка, доченька. Ага, подымай сумки, подымай да на меня навешивай. Вишь ты, какое коромысло получилось! Так спорче добежим.

— Давайте донести помогу, я же налегке, — предложила одетая по-городскому женщина лет пятидесяти интеллигентного вида.

— Брось ты, — отмахнулась старушка, — я уж привычная по колдобинам с клажей бегать. У меня за жизнь много прыти накопилось, еще и тебе одолжу. Да и дороги-то три километра всего. А ты почто в края наши? Вродесь раньше не видела, — старушка маленькими блеклыми глазками, обрамленными частыми складками морщин, разглядывала незнакомку.

— Домик в Хрящеве покупать собираюсь, — охотно пояснила женщина, — может, соседями будем.

— Будем, будем, — охотно подтвердила бабушка, — че не быть-то, пять изб всего осталось. А продает-то кто, не бось, Манька Шорохова?

— Да, Мария Степановна. И недорого отдать обещала.

— Ишь ты, тихушница какая, и словечком не обмолвилась. Видать, к дочке в города податься надумала. Ну и дура. Надо она дочке, в городах-то. Захочет вернуться, да некуда будет. Дура и есть дура, — со злостью подытожила старушка, поправляя вонзившуюся в плечо лямку. Неловко встряхнула сумки, из одной выпала кукла в пышном розовом платье.

— Красавица какая! — восхитилась интеллигентная женщина, поднимая куклу. — Внучке везете?

— Дай сюда, не запачкай. Руки, небось, в пылюке дорожной. Внучке везу, а кому еще. Гости дорогие ко мне ввечеру приедут. Из самой Москвы, — глаза старушки увлажнились. — Сын у меня там строителем работает. Уважают его шибко, зарплату дают хорошую. Машину недавно купил не нашу, большую, черную. А в жены москвичку взял. Внучка уж школу закончит скоро. Умница, пятерошница и на пианине играет. А меня как любит! Приедет — обнимает-обнимает, целует-целует, говорит, бабуся ты моя любимая, так уж скучаю, что сил моих не т, — старушка вытерла глаза.

— А не поздно в куклы-то ей играть? Школу заканчивает, считай, невеста уже.

— А тебе-то что за дело? Дитя — оно всегда дитя, — вновь разозлилась старушка. — Сама разберется, во что играть. Некоторое время шли молча. Августовский ветерок приятно холодил разгоряченное от быстрой ходьбы лицо, трава давно неезженой колеи щекотала ноги. Легкий летний день близился к вечеру, солнце начало приближаться к темнеющим на горизонте облакам.

— Часто ездют, — внезапно сказала бабушка, — раз в месяц уж точно. А дорога, один макар, зарастает. Сегодня праздник такой — обязательно приедут. Как солнце сядет — так и явятся. Раньше уж никак не успеть.

Женщина, боясь сказать опять невпопад, промолчала.

— День рождения у меня сегодня, — заулыбалась бабушка, перекидывая сумку на другое плечо. — Вишь, в городе всякой вкусноты накупила. Колбаски хорошей, конфеток, гороха в банке, бананов — они мягкие, как раз по моим зубам. И водочки, а как же без водочки. Сын-то ее не особо уважает, но на такой праздник стопочку примет, ато и не одну. Потом батькину гармонь достанет, играть начнет. А внучушка в пляс. Куда пианине ееному до гармошки. А сноха поет. Душевно так, тоненько. Как Сенчина раньше. И час тушки может, не смотри, что московская. Ловкая, зараза. “Мам, посиди, отдохни, — говорит, сама все сделаю.” И посуду перемоет, и картоху обмотыжит. Вон, видишь мой дом, первый отсель, — ткнула пальцем в показавшуюся деревню. — А тебе на самый конец к Маньке идти. Дорого-то избу не покупай, неча ее деньгами баловать... Че ж я селедку-то на хлеб положила, ужо потекла, небось. Вот гусыня старая, — и старушка, все быстрее перебирая сухонькими ногами в резиновых галошах, засеменила к покосившейся некрашеной избушке.

Интеллигентная женщина не спеша дошла до последнего дома, любуясь красотой и умиротворенностью заброшенной деревни. Возле калитки ее встречала Мария Степановна, немного суетясь и стараясь понравиться.

— Проходите, проходите, голубушка, сейчас чайку с дороги. Отдохнете, переночуете, а завтра с утра и разговор заведем. Как дошли, не заблудились?

— Нет, попутчица довела. Бабушка из первого дома. День рождения у нее сегодня, гостей ждет.

— У кого день рождения? У Вальки-сказочницы? А ведь и правда! Гости-то к ней откуда?

— Сын из Москвы с семьей обещал к вечеру приехать, — рассеянно ответила. Интеллигентная женщина, внимательно оглядывая дом.

— Какой-такой сын? Митька-алкаш? Ишь ты, навыдумывала — аж с Москвы. Вон оно как, и семьей обзавелся, — захихикала Мария Степановна, поудобней усаживая гостью. — И детей, не бось, народить успел, так ведь Валька сказывала? Ой, беда с ней, старой, беда! Пьет сынок ее по-черному да по бомжатникам городским шляется. Год назад был последний раз, маму проведывал. Всю пенсию отобрал до копейки да узел белья постельного уволок на продажу. Валька бедная от стыда две недели даже к автолавке не выходила, картошкой одной питалась, небось. С горя сказки выдумывает про жизнь счастливую да случайным людям сказывает.

На следующее утро интеллигентная женщина шла уже знакомой дорогой к рейсовому автобусу. На лице ее читалось раздумье — покупать дом в этой глуши или нет? В окне ветхого домика на окраине деревни заметила прислонившуюся к стеклу знакомую куклу в пышном розовом платье. Рядом стояла большая игрушечная пожарная машина. Опустила глаза и пошла дальше.