К двухсотлетию победы в Отечественной войне 1812 года

Шестнадцать лет назад президент Ельцин издал указ о скорби и печали. Наверное, Борис Николаевич не имел в виду, что до 1996 года в этот день мы мало помнили и недостаточно скорбели. Интересно, знало его окружение, что Отечественная война 1812 года началась тоже 22 июня?

Почему-то Белоруссия и Украина издала подобный указ значительно позже. Недавно украинская депутатша случайно оговорилась, а местные журналюги заели тетеньку, приписывают ей фразу: «Мы сегодня празднуем день памяти и скорби».

Наполеон двинул войска через Неман и пошел не на столицу государства, коей уже сто лет считался Санкт-Петербург, а на Москву. Спросим у скандального Лимонова, почему.

«Дело в том, – утверждает гениальный Эдичка, – что Наполеон не стремился завоевывать нашу снежную и бедную тогда страну… Он и шел в Индию через Москву. Конечно, это расстроит патриотов накануне двухсотлетия нашей Отечественной первой войны, но c’est la vie, как говорят французы. Не нужна ему была наша холодная и бедная Россия».

Мысль не нова, не оригинальна и никого не расстроит. Она и на сенсацию-то не тянет — нет никакого открытия. Об этом можно прочесть у кого угодно. Да вот хотя бы у классика.

Полумиллионная армия готова к нападению, но никто из маршалов и генералов не знает, зачем они идут на Россию. Инструкции нечеткие, обтекаемые. Уже в Витебске кто-то спросил у императора в упор, мол, камо грядеше. Наполеон промолчал. Через день ответил: «Теперь пойдем на Москву, а из Москвы почему бы не повернуть в Индию?» Но тут же Наполеон ругает Александра за сближение его с Англией, и заявляет, что война чисто политическая.

Историки говорят, Бонапарт двинул на Москву, потому что туда отступала русская армия. Не столицы вовсе ему были нужны. Начни Барклай и Багратион отступать в Америку, Наполеон бы помчался за ними. А послушать Эдичку — Бонапарт с полумиллионным сопровождением хотел автостопом добраться до Ганга, но его не так поняли, и транзит не состоялся.

Отправимся в Санкт-Петербург, спросим про 1812-й у эрмитажных гидов.

День скорби и памяти в Питере отмечали в каждом микрорайоне. Мы побывали в центре. Участники клуба исторической реконструкции прикатили мотоцикл, протянули связь, выкатили пушку. В прицел видна библиотека имени Салтыкова-Щедрина.

Наполеон и все, что с ним связано, преследует. Заходим в книжный, беру с полки новинку: Павел Басинский «Страсти по Максиму». Как обычно открываю на середине, попадается монолог Сатина: «Это — ты, я, старик, Наполеон, Магомет…»

Или вот еще. С утра разговорились о Евгении Викторовиче Тарле, историке-классике. У кого какое любимое произведение? Сошлись на «Талейране» (наполеоновский министр иностранных дел, который дважды предавал хозяина, а тот его трижды прощал).

Два мои гида пролагают маршрут: Михайловский замок, Летний сад, Эрмитаж. Выходим на Дворцовую набережную — невероятно. Читаю табличку на доме № 30: «Здесь жил Евгений Тарле». Поразительно. Ребята не знали. А может, притворялись. Все равно приятно. Кстати, одна из моих сопровождающих играла в КВН в тот год, когда «Ржевский облом» добрался до высшей лиги.

Ходим по Эрмитажу, по залу французской живописи, где два века назад устраивались балы. Пушкин на них ходил. В портретную галерею героев войны его по блату проводил Жуковский. Доступ лиц посторонних в Эрмитаж был строго ограничен.

Задержался у портрета Барклая. Огромный, с трехэтажный дом. Гиды напомнили, что Барклай был ненавидим Багратионом, не слишком любим солдатами, не понят современниками, но — в быту неприхотлив, ел на барабане, спал на земле под шинелькой. Особой-то любовью среди солдат не пользовался, такой, как, скажем Кутузов, но по барабану ему была чья-то любовь. Дело свое делал честно. Армию от вероятнейшего разгрома спас. Когда его заменили на Кутузова, воспринял отставку стойко, подчинился беспрекословно, хотя обиделся смертельно и смерти искал в Бородинской битве. Лез под каждое ядро, но ни одна пуля не царапнула… Пушкин, воспев Барклая, восстановил справедливость.

Александр Сергеевич писал жене: «Летний сад — мой огород. Я, вставши от сна, иду туда в халате и туфлях». Сегодня здесь турникеты и охрана, правда, никого не проверяют и вход пока бесплатный. Шарманщик прикатил на мотороллере, распаковал реквизит, напялил алый балахон — и наяривает, ручку крутит, как мясорубку. Под шарманкой — ниша для денег…

Крылов, кажется, похудел — Летний сад ремонтировался аж с 2009 года; тех, кто помнит его до реставрации, раздражает зеленый штакетник вокруг насаждений. Обещают убрать по просьбам горожан.

Замелькали скульптурные сивиллы. У моих сопровождающих узнал: сивиллы — гадалки, пророчицы, как правило, накаркивающие недоброе. Что-то вроде Нострадамуса в юбке. Хотя какая там юбка — лохмотья одни. Обратили на себя и наряды какой-то басурманской туристической группы. Будто вышли из лесов Амазонки, их погрузили на галеры и привезли в Эрмитаж на экскурсию. Из одежды — «ничего, помимо бус». Фотографировать их почему-то нельзя.

А еще нас преследовала группа вьетнамцев с русским гидом-переводчиком, они двигалась по нашему маршруту. Не позавидуешь девушке-экскурсоводу. Язык с сумасшедшей фонетикой. Попробуй, промяукай около трех часов — скулы не разожмешь. Вьетнамцев восхитили «Три грации» итальянского скульптора Антонио Кановы. Азиаты стали фотографироваться возле граций всем своим низкорослым табором. И ни одна каналья их не одернула. А я хотел заснять Афродиту — набросился дедушка, будто я пытался эту женщину похитить, соблазнить и бросить. Когда вьетнамцы добрались до Афродиты, дедок отвернулся. «Падре, — окликаю ревнителя, — они ей на голову лезут, а вы молчите, боитесь международного скандала?»

С тремя грациями у меня свои счеты. С другом Славкой мы впервые посетили Эрмитаж 37 лет назад. Он меня тогда от них еле оттащил. Славка искал живого (как живого) Петра. Обегал все этажи, не нашел, вернулся и еле меня отлепил от граций: «Пойдем уже, маньяк…»

И вот спустя тридцать семь весен… Они нисколько не изменились…

Итальянский скульптор лепил наполеоновских маршалов, распутную сестру Бонапарта.

Спрашиваю: «Правда, что Александр I выкупил скульптуры Антонио Кановы для Эрмитажа у жены Наполеона Жозефины?».

Одна моя проводница начала рассказывать: «Во-первых, она уже не была его женой…» Но другая, рухнув на стул возле стены, взмолилась: «Я расскажу гораздо короче. Жозефина с Александром наставили Наполеону рога. Она под утро утомленно: «Шурик, будешь уходить, захвати там «Три грации», в углу стоят…». А если серьезно, Александр выкупил скульптуры у наследников Жозефины, сама она умерла в 1814-м. И на сегодня хватит».

Да, восемь часов экскурсии — это перебор. Надо оставить силы на матч Греция — Германия.