Семижильные судьбы

Об Александре Васильевне Куропаткиной «Ржевская правда» писала в 1943 году. Помоложе она тогда была, фамилию носила другую, веры в счастливое и справедливое будущее было побольше, чем сегодня.

Война еще не закончилась. Семнадцатилетнюю Александру Карасеву в газете отметили за стахановский труд. Женщины и девушки, сумевшие выжить и уцелеть от бомбежек, голода и угона в Германию, поднимали разрушенное хозяйство. Справок никаких не давали, да и кто знал, что они пригодятся к пенсиям. Теперь поди докажи, что из деревни Звягино тебя направили на  мончаловский завод, где молоденькие девчонки таскали на себе неподъемные снаряды — для фронта, для победы.

В деревне, занятой немцами, от угона в Германию Александру с сестрой дедушка прятал под половицей в сенях. Он же спас их и от расстрела.

«Получилось так, — вспоминает Александра Васильевна, — кто-то немцам донес, что наш отец — партизан. Явились с обыском, нашли в огороде хромовые сапоги. Тогда многие закапывали ценные вещи, документы, одежду, продукты. Сестру и меня подвели к яме. Дедушка на коленях валялся, просил, чтоб не расстреливали. Он в первую германскую был в плену, немножко знал язык. Спасибо еще поляку-переводчику — заступился…Отец работал на чертолинском льнозаводе, до последнего дня руководил эвакуацией оборудования. Семью вывезти не успел, отъехали на лошади четыре километра, но пришлось  вернуться домой — везде немцы.  Отец ушел в лес, больше мы его не видели. После войны бабушке по запросу прислали из Москвы сведения, что он был помощником командира партизанского отряда,  действовавшего в Чертолинском и Оленинском районах. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Второй раз нас всех могли расстрелять за кусок провода. Мы с тетей перерезали кабель. Из колодца нужно доставать воду, а веревку немцы оторвали. Согнали всех жителей деревни, допытывались, кто это сделал. И в это время ударила наша «катюша». Все разбежались.

Зимой 42-го деревню освободили прорвавшиеся  красноармейцы. Через месяц они попали в окружение. Столько убитых! Задворки усыпаны телами. Немцы нас плетками сгоняли трупы собирать, сжигать и закапывать в противотанковые рвы…»

Нынче Александра Васильевна отмечает 85-летний юбилей. Рядом дочь Наталья Ивановна, возраст — эти же цифры, только перевернутые. Вспоминают прожитое и пережитое, пересчитывают богатство: четыре правнука, три внука, внучка. Других ценностей нет. Все силы, жилы, нервы отданы (и отдаются) на то, чтобы поставить на ноги эти сокровища. Приходилось (и приходится) трудиться на нескольких работах, недоедать, недосыпать… 

 «Сразу после освобождения пошли в школу, — продолжает Александра Васильевна, — за год два класса кончали. Во время зимних каникул корма возили, зарабатывали трудодней больше, чем колхозники. Норму, 76 трудодней, я в два раза перевыполняла. Как?  Скосила 15 соток, мне пишут не один, а два трудодня. Ночью молотишь, снопы возишь, скирдуешь — тоже  вдвойне начисляют. Ночь отработаешь, но днем не очень-то поспишь: поднимают, иди косить, ворошить, молотить. Вот такие каникулы».

В 1945-м ввели аттестаты зрелости.  В чертолинской школе не было педагогов с высшим образованием, поэтому ученики ездили сдавать 11 экзаменов в Пушкинскую школу. Плацкарта — на подножке товарняка. Перепачканные, чумазые дети приезжали в город, чуток поспят на партах, идут сдавать экзамены. В тот год из 26 человек сдали только пятеро, на первом же сочинении проваливались.

Александра Карасева школу  закончила успешно, поступила в калининский педагогический институт. После его окончания в зубцовской районной школе ей предложили на выбор должность заместителя директора или преподавателя: немецкого языка, географии, химии, естествознания. Выбрала четыре предмета: какой, мол, с меня заместитель? Ее ученики успешно сдавали немецкий язык в вузы Москвы и Ленин­града. «До войны у нас в школе был преподаватель Транковский, немец по национальности. У него такая методика — не понимаю я спряжения, он говорит: «Так, Карасиха, садись за первую парту». Фашисты повесили его и дочь…».

Вышла замуж. Муж демобилизовался в 47-м, в 49-м его забрали в комитет безопасности. Появились дети, пять лет не работала. В гороно подсказали: бери детей, иди в детсад. И стала Александра Васильевна воспитателем на долгие 37 лет; находясь на пенсии, продолжала трудиться.  Когда начали сокращать сотрудников, ушла, чтоб не выгоняли молодых. Родители подыскали ей другую работу, до недавнего времени еще трудилась. 

В сорок лет с небольшим она овдовела, замуж больше не выходила, детей тянула одна. Муж не дожил и до пятидесяти, всю войну прошел, работал начальником колонии строгого режима. Дети его практически не видели — день и ночь на работе. В двухкомнатной каморке, без горячей воды, с печным отоплением жили впятером, десять лет — с неподвижной парализованной свекровью. Даже в те не столь коррумпированные времена встретить начальника, который при распределении квартир для молодых офицеров обделил бы себя —  редкость чрезвычайная. В наши дни, говорят, такие люди вымерли. В войну  — были, в более тяжелые мирные времена еще встречались, сейчас исчезли, самоистребились. И вот что любопытно: самые алчные громче всех вопят о благотворительности и меценатстве.

«С заключенными порой отец домой приезжал, — рассказывает дочь, — за свой стол сажал обедать. «Строгача» однажды схлопотал — кто-то доложил наверх. После освобождения тот заключенный, из-за которого отец получил выговор, поехал на родину, жена его не приняла. Вернулся в Ржев, отец устроил его на работу, помог с квартирой, он вновь женился. Когда папа умер, бывший заключенный плакал, сказал: «Я ему руками могилу выкопаю».

 «Четыре месяца я при нем находилась, когда  он в тверской больнице лежал, — говорит жена. — Приехал его заместитель, муж интересуется, как там дела на работе. Тот помолчал, потом рассказал, что заключенные объявили голодовку, спрашивают, где начальник.

Переживал за тех, кто безвинно сидел. За то, что находил настоящих виновных,  дважды был награжден, они ж ему всю душу раскрывали».

Мать и дочь не жалуются на судьбу — о наболевшем и накипевшем вспоминают без жажды мести. Александра Васильевна про невзгоды говорит, что они закалили характер. Детям тоже есть,  где его закалить. Младшая дочь прошла это же горнило. Двужильность досталась в наследство. Послушаешь, сколько хлебнула лиха и  несправедливости — опустились бы руки у любого былинного богатыря. Да и сегодня далеко не в юном возрасте она вынуждена работать на конвейере от зари до зари — ради детей, внуков. А светлое будущее что-то задерживается…

«Передайте, если можно, — говорят на прощание мать и дочь, — благодарность А. Мельнику».

Девять дней в доме не было тепла, рабочие придут, посмотрят, а результатов никаких. Говорят, котельная виновата. Котельная кивает на домоуправление. Наталья Ивановна дозвонилась до администрации: «Мама в канун своего 85-летия по квартире ходит в валенках и шубе…». К вечеру все сделали. В день рождения Антон Олегович позвонил юбилярше, поздравил, поинтересовался, не холодно ли в квартире. И стало до того тепло на душе — так мало нужно добрым людям.