Вход

Грустная мозаика

Широко распространена мужская, бюджетно-семейная специфика — должны быть семейные тайны. Не каждый руководитель это понимает.

Крошка-сын приятеля к отцу пришел, и спросила кроха: «Пап, ну когда мы пойдем пазлы строить?»

— Сынок, я их вчера всю ночь собирал, — выдохнул устало папа. И рассказал мне такую историю.

Работает Сергей в частной фирме. Начальник выдает зарплату в конверте, на котором написана фамилия и сумма жалованья. Сумма, разумеется, не совпадает с той, которую Сергей вручает жене. Фамилия на конверте совпадает, но каждый раз переправлять сумму рискованно, и Серега избавляется от конверта с легким сердцем. Широко распространенная мужская, бюджетно-семейная специфика — должны же быть семейные тайны. Не каждый руководитель это понимает. У Сереги хороший начальник, глупый еще, в голове много «молодого салата», не пообтесался пока, не оскупел. Это пройдет.

А пока…На восьмое марта начальник выдал премию, решил сделать мужикам (их женам в первую очередь) сюрприз. Сумму написал прежнюю и сунул в каждый конверт по пятитысячной купюре сверх того. Рассуждал, как тот герой Фрунзика Мкртчяна: «Если ему будет приятно, то и мне будет приятно. А если мне будет приятно, то я так тебя довезу, что и тебе будет приятно». Я же говорю — молодой, идеалист, романтик.

Сергей возле дома, не глядя, вытащил содержимое конверта, пролистал — все совпадает. Отслюнил заначку, свернул в трубочку и сунул в дырку кармана. Это он сам придумал. Хвастал, что тайник надежнее сейфа. Сверху — перчатки. Позже стал маскировать пачкой сигарет, потому что любопытная Люська в прошлом июле поинтересовалась, не мерзнут ли у него руки. Как и революцию, заначку в перчатках не делают, поэтому Серега поменял тактику.

Когда-то он прятал в книгах, чаще всего в «Дворянском гнезде». Но благоверная, ни с того ни с сего вспомнив, что до свадьбы супруг называл ее тургеневской женщиной, решила перечитать классика. Короче, накрылся тайник. После этого Серега с полным правом мог повторить вслед за Толстым: «Не люблю Тургенева, решительно несообразный, холодный, тяжелый человек». Хотел перепрятать в Шекспира, но передумал, вспомнил, что Лев Николаевич и на его счет предупреждал: «Шекспира тоже не люблю — неряшливый, безнравственный писатель».

Друг простит меня, что раскрываю тайну. Сергей, ты не поверишь, но запатентованное тобой ноу-хау накрылось у Лешки после первой же получки. Вот как это было.

Как-то он накупил товара в супермаркете — корзина прогибалась. Подходит очередь, кассирша, улыбаясь, называет сумму. В бумажнике не хватило семидесяти рублей. Лезет Лешка в левый карман, где дырявый тайник, долго роется. Очередь ропщет, кассирша поторапливает уже без улыбки. Наконец, нашел. В другом кармане. Склероз…

А Люська зашила ему дырку в левом кармане, проделала такую же в правом, деньги вытащила, оставила сто рублей, свернула в трубочку и сунула внутрь записочку. Он впопыхах трубочку вынул, протянул кассирше. Та развернула, сто рублей взяла, остальное прочитала и вернула со словами: «А это, наверное, вам». Сдачу рассыпала по тарелочке. И пока Серега одной рукой ее склевывал, и читал записку в другой руке, почти вся очередь из-за спины прочла, что там написано.

Представляешь, Серег, каково это: во-первых, узнать, что накрылась заначка, а во-вторых, скорбно плестись с двумя пакетами под ухмылки улюлюкающей и прыскающей толпы? Так что штопай карман, не канает твоя конспирация.

Но вернемся к Серегиным пазлам. Разорвал он конверт с ненавистной правильной суммой, и как всякий воспитанный человек, мелкие кусочки кинул в урну у остановки.

Вдруг звонок от сослуживца: «Серег, как наш папашка-то расщедрился!»

— Ты о чем?

— О премии. Мне он пять штук отстегнул. Как говорится, пойду, куплю жене сапоги. А тебе разве не дал?

Если кто-нибудь видел на остановке человека, который копался в урне, остервенело расшвыривая содержимое, не подумайте, что это прилично одетый бомж искал в ней окурок. То Серега, кляня «себя, судьбу, все вкупе», собирал останки премии вместе с клочками конверта.

Деньгу-то он склеил и поменял в банке. Самое поганое, что из этой проклятой урны пришлось доставать и обрывки конверта. Что сказать Люське о том, как его угораздило на такие мелкие кусочки искромсать пятитысячную купюру, Серега так и не придумал. Да Люська и не спрашивала. Пока Серега всю ночь собирал пазлы, очищал зерна от плевел — обрывки конверта сортировал в одну сторону, клочки купюры — в другую, Люська в спальне реставрировала конверт. У нее быстрее получилось. А на нем ведь красным жирным фломастером выведена та самая наглая, предательски правильная сумма зарплаты. Когда Серега закончил драгоценную мозаику, Люська уже спала.

Сцена была утром. Одноактная пьеса домашнего театра из одной реплики. Слово в слово, как в записке у Лешкиной Маринки. Да и слово-то вылетело одно. И не «воробей» вовсе, а «козел».

— Так что, Антошка, — закончил свой рассказ Серега, — маму теперь проси собирать эти пазлы-козлы.

— Она не умеет.

— Умеет-умеет, научилась.