Сказка про бабку, дедку и народный фронт

Как-то бабка проснулась испуганно от ужасного громкого скрежета. Глаз открыла и прямо и ахнула, и возникло у бабки давление: дед дул в горн, раз украденный в юности, сам сопел и вообще громко пыжился. От натуги усы растопырились и аж грыжа в паху повылазила. Ну а сам был нарядный и праздничный, нафталином так мило присыпанный: лысу голову шапка танкистская крыла лихо, чуть дернута плесенью; гимнастерка, лишь раз молью трепана, прикрывала мослы сухожильные; галифе вот с такими лампасами придавало бравады нешуточной. На спине же рюкзак растопырился и вложений немедленно требовал.

Бабка раз ущипнулась за талию, убедилась, что все ей не кажется. На мгновенье слегка призадумалась: а не слечь ли с инсультом предсердия от кошмара подобного ужаса. Но решила, что деда здоровьичко покритичней щас в плане психическом, ну и делать чего-нибудь надобно — или вмазать толкушкой по кумполу, иль уколы у “скорой” повыклянчить.

Дед же, видя супруги реакцию, приосанился, начал указывать:

— Ходь, Маруська, на кухню, не грохнися, и припасы начни изготавливать — пирогов там полсотенки с ливером, макаронов по- флотски полтермоса, огурцов там каких со вареньицем и тушенки запас весь из подпола. Вишь, родная, страна-то в опасности, и защиты моей, слезно жалуясь, попросил президент с телевизора. Фронт народный грядет в нашем гор оде, и все лучши умы человечества записались ужо, не кобенились, под порядковым личностным номером. Пригодился мой пыл нерастраченный для борьбы с супостатом неистовым. Не рыдай и лицо не царапывай, возвращусь — заживем краше прежнего, и каку фронтовую штуковину завоюю для стенки гербария.

Бабка, вовсе и плакать не думая, по 03 уж ждала консультации. В телефоне болезной ответили, что щас мода такая, не жалуйтесь — по причине сего ополчения уж звонили три четверти города. Если дюже желанье стремительно и давленье и сердце нормальные, вовсе можно попить валерьяночки, а в тяжелых делах самого- ночки. Результатов не будет — не охайте, пусть вступает — все это ненадолго. К нову году вернется пришибленный и не вспомнит, чем дело закончилось.

Бабка тута слегка призадумалась, телевизор включила и прессою обложилась, все вникнуть старалася — че за фронт, с кем война, ну а к пенсии при вступлении будет ль прибавочка, да и прочие плюсы и минусы — только голову зря заморочила. Как была мать темна — так осталася, объяснить ведь нельзя непонятное. Обратилась к своей образованной доброй внучке, лузгающей семечки. Та, чуть-чуть маникюр растопыривши, объяснила бабуле концепцию:

— Дурам темна, воспользуйся случаем и примажься ко правящей партии. Будешь ты проводник информации от народа до Кремля дремучего. Там проблем и решений не ведают, вот за тем и к тебе обращаются. Злободневный вопросик надыбаешь и решенье его исполнения с минимальным вложеньем финансовым — честь-хвала тебе, тундре и выпендре. Преисполняясь земного величия, выборнешь в декабре, кого надобно. В селигерской моей резиденции, куда уж пятый год я мотаюся (раз послушна, красива и умная), пользу дружбы с властями имущими все давно поняли, не дубовые. А на следущий год нам за преданность отстегнут аж под три миллиардика в возведенье палат белокаменных на замену палаток брезентовых. Жалко мамку — с налогов трудящихся возведут нам такое величие, чтоб комфортно нам пелись-лелеялись дифирамбы для правящей партии. Так что, мила, не дед наш шизоидный — дура ты недалека, невидяща. А воюет кто с кем — знать не надобно выше шапки, а то завихрения вдруг начнутся в противную сторону.

Язычок прикусила бабуленька от сознания собственной тупости и пошла собирать деда нервного на народный на фронт недопонятый. Путассу со селедкой нажарила, уши ногтем дедуле почистила — вдруг другой клич призывный последует, а милок не услышит по старости.