Воспоминания о военном детстве

Я, Зинаида Григорьевна Виноградова, родилась в 1937 году. Проживала в деревне Скрябино Высоковского района Калининской области. Сейчас Высоковского района не существует, часть его отошла к Старицкому району, часть к Торжокскому. В 1939-м умерла моя мама, а я была пятым, самым младшим, ребенком в семье. 11 июня 1941 г. мне исполнилось четыре года, а 22-го началась война. Отца призвали в армию. Мы, пятеро детей, остались на попечении 82-летней бабушки и мачехи. Мачеху, тетю Полю, я любила и долго не знала, что она не родная. В конце 1941 года деревню заняла Красная Армия, наш дом взяли под штаб. Как я позже узнала, в нашей местности боевые действия вели 183 и 220 стрелковые дивизии, которые входили в состав Калининского фронта под командованием генерал-полковника Конева. Комиссар настаивал на эвакуации нашей семьи, но бабушка наотрез отказалась.
Тогда нас, наших соседей (их дом взяли под госпиталь) и еще несколько семей, в домах которых разместились солдаты, решили поселить в колхозном картофелехранилище. В то время одна деревня считалась колхозом, картофелехранилище было небольшое. Мы там себя чувствовали, как сельди в банке, спали поперек на железной кровати. Тетя Поля оставалась в доме — топить печь и вести хозяйство.
 Не помню, чем меня кормили, но вот что меня заедали вши, не забыть. Одежда с внутренней стороны была усыпана гнидами, истязавшими тело хуже, чем вши. Немытые, всегда в одежде, полуголодные, мы были в условиях ничуть не лучше, чем в концлагере. Но мы не считались узниками. Иногда братишка Толя, он был шустрым малым, пробирался в наш дом. Как-то, отогреваясь на печке, увидел, как в штаб привели пленного немца. Заметив на печке мальчика, немец полез в карман, достал фотографию и сказал: «Майн кляйн киндер», при этом заплакал. У него было трое детей.

***
Осень была морозной, печурку разрешили топить только ночью, чтобы не было дыма, за три километра стояли немцы. Моя первая встреча со смертью была, когда мы с бабушкой и старшей сестрой Машей шли в наше убежище.  Когда проходили мимо одного блиндажа, сестра вдруг прыгнула в него, а бабушка спряталась за большой камень. Я ничего не поняла и осталась стоять, смотрела на закат огромного багрового солнца — был сильный мороз.   Оказывается, летели осколки от какого-то снаряда. Но меня ни один осколок не тронул, видно, кто-то сверху защищал маленькую девочку. В это время у соседнего дома погиб часовой.
Новый 1942-й год мы встретили в картофелехранилище. Девятилетний брат Толя принес из лесу елочку, девочки постарше сделали из соломы и бумажек гирлянду и нарядили елочку. Но встреча Нового года не получилась, потому что от лучины случился пожар, который мы быстро потушили, накинув одеяло. Этим новогодние происшествия не закончились. Среди ночи что-то тяжелое проскрежетало среди ночи по нашему убежищу. Всем было страшно. Утром брат вылез наверх и увидел тяжелый неразорвавшийся снаряд, застрявший в снегу. Второй раз смерть обошла нас стороной. Бабушка наша была верующей и молилась за всех. Господь принимал ее молитвы.
Когда наша армия покинула деревню, мы вернулись домой. Соседи, которые оставались в своих домах, приходили нас навестить, и все говорили: «Какие у Зиночки синяки под глазами». А выглядела я хуже некуда: исхудавшая, зеленая, на пол-лица синяки. Отец писал с фронта, очень за нас беспокоился. Он воевал в зенитном расчете наводчиком. Под Белевым Тульской области им пришлось принять тяжелый бой. Его расчет сбил немецкий самолет, отец навел прицел на второй самолет, который тоже удалось сбить. Но в этот момент отец почувствовал сильный удар в ногу и резкую боль. Так он получил ранение и был отправлен санитарным поездом на Урал в госпиталь. Бабушка нас пятерых ставила на колени перед иконой Божьей Матери, и, хотя мы мало что понимали, молились за здоровье отца. В конце 1942-го отец вернулся домой без ноги. Бабушка словно ждала его возвращения, и скоро ушла в мир иной.
С отцом нам стало спокойнее. Однажды в зимнюю ночь с улицы в дверь громко постучали. Отец пошел открывать, на него наставили два пистолета. Спросили, есть ли в доме немцы? Немцев у нас не было. Это были два военных летчика. У самолета кончилось горючее, он пролетел над лесом, задевая верхушки деревьев. И, к счастью, им удалось миновать лес и приземлиться на открытом месте. Летчики переночевали, а утром сельсовет организовал помощь. С ближайших деревень собрались люди, чтобы расчищать снег. Когда площадка была расчищена, прилетел другой самолет. Заправили горючим наш — и летчики с нами распрощались. Все их провожали, зная, что летят не на парад, а на продолжение военных действий.
 В деревню почтальон часто приносил похоронки. Бедные женщины, обняв детей, умывались слезами. Колхозных коней забрали на фронт, женщины и дети вручную, лопатами, начали весной обрабатывать землю. В плуг впрягались по 5-6 человек. Додумались бычков обучать работать в упряжке. Мужчин не осталось, отцу пришлось стать председателем колхоза и делать все мужские работы. Работали и стар, и млад, от рассвета до заката. По вечерам девушки при свете керосиновых ламп вязали носки, рукавицы и отправляли на фронт.
1 сентября 1944 года я пошла в школу босиком, с брезетовой солдатской сумкой. Пользовалась исписанными тетрадями старших сестер и старыми книгами, писала между строк, и другие ребята тоже. Нас, школьников, сразу определили работать: младшие собирали колоски с полей, старшие выдергивали лен, позже выкапывали картошку.
В мае 1945 года мы узнали о Победе. Люди радовались и плакали. Но время было неимоверно тяжелое. Имеющие коров должны были сдавать госпоставку — 300 л молока, с кур определенное количество яиц, с овец шерсть и мясо. Я в 1945-м закончила 1 класс, нам объявили постановление о приобщении учеников в летние каникулы к работам в колхозе. Образование тогда было семилетним, все семь лет летом мы трудились на разных работах: пололи лен, сушили сено, вручную провеивали зерно, которое вручную же было обмолочено.
В 13 лет я сорвала спину, что сказалось в дальнейшем на всей жизни. За работу в колхозе нам не платили, начисляли трудодни. Но на эти трудодни оставалась лишь мякина (отходы от колосьев). Все вывозилось в «Заготзерно», уполномоченные приезжали и проверяли наличие зерна в кладовых. Мы питались травой и сопревшей картошкой, которую находили, перекапывая колхозные поля. Кусочек хлеба был за праздник. Но люди жили дружно, помогали друг другу.
Например, не было спичек, все старались сохранить в печке угольки. Но если уголек погас, соседи всегда выручат, чтобы можно было растопить печку. В Ржев я приехала в 1958 году. Мое первое жилье было в бараке военнопленных немцев на мебельном (немцев уже отправили в Германию). Вышла замуж, несколько лет работала на мебельном комбинате. В 1969-м перешла на железную дорогу оператором технической конторы станции Ржев Белоруский. Отработала 25 лет, получила звание «Ветеран труда».
 Нам, людям того поколения, многое пришлось испытать. И горько видеть, как люди добывают себе документы «узников». Некоторые действительно были в конц- лагерях, но в основном документы делаются обходными путями — коньяком, деньгами и т. д. Мне тоже предлагали подпись «свидетеля» за бутылку, я отказалась, за что была названа «дурой». А лжеузники, не имея совести, хвалятся приличной пенсией и подарками. Недаром есть пословица: «Потеряешь стыд — и будешь сыт». Вроде бы губернатор И. Руденя говорил, что людям, родившимся с 1928 по 1945 годы, дадут статус «дети войны» и хоть раз в год «позолотят ручки». Это было бы справедливо и правильно. •