Самосуд

Мы оформляем фотоальбомы, некоторые стараются купить сувениры на память о службе на Дальнем Востоке. Неожиданно в нашей небольшой воинской части завелась «крыса». Так называли воришек. Здесь же «крыса» оказалась серьезной. Впервые за службу дважды кто-то подломал и распотрошил нашу каптерку, в которой хранились парадная форма и чемоданы с личными вещами. Больше всего пострадали дембеля, у которых было что взять. Самой горькой потерей стал единственный на всю часть фотоаппарат, который передавался по наследству от одного призыва к другому. Если кто-нибудь ездил в отпуск, обязательно привозил фотопленки, реактивы для печатания фотографий. Ведь каждый старался сняться с сослуживцами, подписать на память фотографию и на ней же оставить домашний адрес. 

Больше всех расстраивался каптер: «Ребята, что же это такое, — чуть не плакал он, — какой же это гад у нас завелся?» Все его утешали. Расследование, проведенное особистом, ничего не дало. Махнув рукой, он сказал: «Сами виноваты. Солдатам вообще ничего лишнего не надо иметь, вот и воровать не будут». Какие только кары заочно не сулились неуловимому вору. Кто-то грозился отвернуть ему голову, кто-то оторвать руки. Понемногу все успокоились. 

Через две недели после пропажи, в выходной день, меня неожиданно отозвал в сторону один из друзей. «Идем быстрее, старослужащие собираются, я случайно увидел наш фотоаппарат», — сказал он. Мы, группа из десятка человек, стояли на дорожке, ведущей к КПП. Наконец, появился тот, кого мы ждали. Он нес под мышкой посылочный ящик. 

«Ребята, я тороплюсь, объяснил он, — решил вот домой кое-что из мелочей отправить. Увольнительную всего на час дали». Почта располагалась за пределами части, нужно было получить увольнительную, чтобы туда попасть. «Открывай ящик, посмотрим, что там у тебя интересного», — потребовали мы. 

Несмотря на его вялое сопротивление, мы вскрыли ящик. Сверху, завернутый в одну из пропавших рубашек, лежал фотоаппарат. Кто-то признал свой красиво оформленный фотоальбом. В ящике оказалась даже высушенная змеиная кожа от полоза, когда-то устроившего переполох в палатке. Пойманный с поличным, бледный, трясущийся от страха, теперь уже бывший товарищ, ожидал своей участи. Окруженный сослуживцами, стоявшими со сжатыми кулаками и с нескрываемой брезгливостью смотревшими на него, он хорошо знал, что ожидает вора, тем более в армии. А ведь мы его со злости можем и прибить — мелькнуло у меня в голове. 

Неожиданно стоявшие вокруг вора, как по команде, развернулись и разошлись. С этого дня и до самого дембеля с ним никто не здоровался, не разговаривал. Мы, старослужащие, перестали с ним общаться, объявив бойкот. В день, когда он с земляком уезжал на дембель, с ним никто не захотел прощаться. А его невольный попутчик, прощаясь с каждым за руку, просил не думать плохо обо всех его земляках. И еще пообещал километров за пятьдесят до дома вытолкать вора из вагона. «Пусть эта сволочь последние километры пешком идет, а то его, чего доброго, будут встречать, как героя».

Вором оказался каптер.