Фарфоровый заяц. Рассказ

-1-

Одним из ярчайших авантюристов, кои попадались на моем непростом пути, несомненно, был Александр Бондаренко — аферист, поцелованный Создателем при рождении в самый родимчик. Отпечаток этого поцелуя он с честью пронес сквозь всю свою криминальную жизнь.

Первый раз он отбывал срок за кражу частной собственности в особо крупных размерах, а второй — в особо мелких. В принципе, в УК такой статьи никогда не было; судья, скрепя сердце, придумал ее нарочно ради Саньки, потому что кража была налицо, свидетелей кражи тьма и все при исполнении: участковый, понятые, следователь прокуратуры по особо важным делам и сосед из квартиры напротив — Ювеналий Тицианович Тюх. Из-за этого Тюха, в сущности, и разгорелся весь сыр-бор, как утверждают оперативные сводки, хотя на самом деле сыр-бор разгорелся из-за мафиози Андрея В., с коим Сашка был на короткой ноге и вместе промышлял наркоторговлей. Но наркотики куда-то исчезли, а фарфоровый заяц — вот он, значится в уголовном деле как неопровержимый вещдок. И гравировка на постаменте: «Дорогому соседу Андрею Сергеевичу от Ювеналия Тициановича в день юбилея». Но — обо всем по порядку.

-2-

Андрея В. взяли прямо в его офисе. То, что скромный дизайнер имеет квартиру в двух уровнях, разъезжает в кабриолете с открытым верхом и в бархатные сезоны рыбачит карликовых акул на Гавайях, правоохранительные органы бесило давно: он-де, сукин сын, ни с кем из власть имущих не хочет делиться. Его даже вызывали в райотдел милиции и говорили сугубо по-свойски: «Андрей, типа Сергеич, хорош, в натуре, валять дурака, бери нас в долю — и мы тебе организуем железобетонную крышу; не то, сплюнь через плечо и постучи по дереву, не ровен час тебя конкуренты ухлопают. Зачем тебе одному столько денег?» «Конкуренты, прошу прощения, в какой такой сфере деятельности?» — недоумевал фигурант по фамилии В. «В расстановке мебели, кретин ты жадный!» — орал на него гражданин начальник, потому что и сам толком не знал, откуда у Андрея свет Сергеича водятся такие бешеные бабки. Не семечками же он торгует помимо основной работы.

Потом появилась зацепка: Чечня! Чечня, или, по научному, Ичкерия возникает почему-то везде и всегда, где появляется необъяснимого происхождения черный нал, будь то фальшивые авизо, акции «Лукойла» или танки Минобороны. Пригляделись к Андрею В. повнимательнее — так и есть! Раз в неделю он гоняет туда КамАЗ с гуманитарным грузом: растительное масло, сахар, «тампаксы»-»сникерсы». Однако подобные благотворительные акции законом не возбраняются, ибо раздает он товар малоимущим бесплатно, без акцизных поборов и НДС; а с точки зрения общечеловеческой морали даже приветствуются: и надо бы посадить, а не за что — общество вмиг на защиту встанет. Но вот что он вывозит оттуда — это уже заковыка, не порожняком же гоняет двенадцатитонную фуру; глупо было бы, нерентабельно. И фуру эту однажды на таможне взяли «под колпак». Вскрыли — разочаровались: она была битком набита овечьей шерстью, изюмом и шкурами КРС. Перетрясли весь товар поштучно, по клочку да по косточке, и досмотрщикам улыбнулась удача: среди вполне легальных бычьих рун завалялась очень уж нелегальная штукенция — граната наступательного действия. Если б оборонительного— было б хуже: статья выглядела несуразно, а то — наступательного! Налицо готовящийся госпереворот с целью узурпации легитимной губернской власти. Посовещались силовики и решили: пока не поздно, дизайнера надо брать.

Взяли его, как я уже говорил, прямо в офисе, на глазах полуобнаженной и обалдевшей референт-секретарши. По дороге в цугундер он попросил сержанта позвонить по мобильнику своему дипкурьеру, и сержант, сердобольная душа, позарившись на анфас Джона Фицджеральда Франклина, что в эквиваленте составляет сотню американских баксов, взял да и дал «добро». Так и сказал дословно: «Я хоть и не таможня, но добро даю, звони, мол». И тут произошел юридический и правоохранительный казус. Прямо под носом беспечной российской милиции, сиречь, подкупленной, в эфир полетела сверхсекретная шифровка. «Санька, — сказал арестованный либо еще задержанный, — у меня в холодильнике, в морозилке, где доходит хурма, помимо нее лежат два ботинка, 38-го и 42-го размеров. 38-й выброси на помойку, а 42-й отдай владельцу, он заштопан». «А 38-й чего?» — уточнил Санька. «Он окончательно расклеился, — сокрушался Андрей Сергеич, — ремонту не подлежит».

Сержант, услышав эту ахинею, сначала необычайно насторожился. Он был обыкновенным русским мужиком еще советской закалки, ходил в пионерах, потом в комсомольцах, поэтому никогда не слышал, чтоб в морозилке хранилась обувь. Что обычно держат в морозилке? Окорочка, прокрученный на мясорубке фарш; ну, иногда туда перед употреблением командируют водочку, иногда — от жены заначку, если морозилка пуста и жена туда принципиально (чтоб ты с голоду сдох) не кажет носа. Но ботинки, тем более разных размеров и не свои, а совсем посторонние — это уже перебор.

— Слышь, Сергеич, — заискивающе спросил сержант, вожделенно поглядывая на туго набитый валютой кошель собеседника, — у нас в «УАЗике» «жучок» вмонтирован, и весь твой треп мое руководство слышало. Как я им потом в рапорте объясню его суть и смысл? Вдруг это условный сигнал к началу путча? Ты ж у нас по документам как заговорщик проходишь. Будь любезен, поясни мне в приватной беседе, а то я не въехал, право.

— А че тут пояснять? — прикинулся дурачком матерый наркобарон. — Я на досуге обувку всяко-разно чиню, от лаптей до «саламандры», хошь, твои казенные штиблеты заштопаю, а то на левом, смотрю, подошва совсем отошла.

— Это я понял, Сергеич, — не унимался любопытный страж порядка, — не въеду только, зачем ты ее в морозилку суешь, в диковинку это.

— Нюансы ремесла, — важно ответил Андрей В.

— А-а-а, — не менее важно, эхом отозвался милиционер, и глупейший их диалог иссяк.

То, что товарищ сержант абсолютно ничего не понял, Андрею Сергеевичу было глубоко фиолетово. Главное, чтоб все правильно понял его абонент, мой добрый приятель Санька Бондаренко. И Санька все понял правильно!

-3-

Он тотчас бросил на произвол судьбы очередную любовницу и помчался выручать патрона. Одно дело — ржавая граната без детонатора, непонятно как оказавшаяся в бракованном руне гиссарского курдючного барана, и совсем другое — две упаковки наркотиков. За это шефу светит не «четыре года без конфискации», а все «пожизненно». «Значит, так, — прикинул Сашка, — клиент под номером 38 провалился, ссучился поголовно и работает на контору. Его долю — смыть в унитаз. А клиент под номером 42 — пацан по жизни и при деньгах. С ним надо держать контакт и передать товар».

А Сашка был такой человек, что на все горазд: было б сказано, сделать недолго. Но когда он приехал по нужному адресу, его ждал неприятный сюрприз: двойные бронебойные двери опломбированы, попасть в квартиру не представлялось возможным. Пломбу, в принципе, можно и сломать — Саньке сдавались и не такие бастионы, но это в свете текущих событий было чревато крупным шухером, не нужным абсолютно ни ему, ни тем паче компаньону. Черт его знает, куда кривая выведет следовательскую логику и порядок действий. Поэтому Санька решил прибегнуть к обходному маневру: проникнуть в помещение через форточку, благо жил его друг и соратник на первом этаже, если считать от фундамента.

Залез легко. Я бы даже сказал, раскованно-виртуозно. В смысле, ничтоже сумняшеся расколотил молотком стекло и проник; правда, пока лез вниз головой, ногами кверху (иным, диаметрально противоположным, способом не получилось), наткнулся по дороге на кухонный стол с кастрюлей вчерашних щей и опрокинул их на себя. Вот же ж влип, подумал он, но отступать было некуда: всемогущая сила гравитации неумолимо затягивала его в квартиру номер 17. Голова у Сашки оказалась весомее туловища.

Ага, залез. Открыл холодильник: все так и есть. Он взял один пакет и распотрошил его в итальянский рундук, спустил водичку. Перекурил, второй выкинул в разбитую форточку прямо в клумбу. Он был не лыком шит, наш Александр Палыч Бондаренко, чтоб иметь при себе улику, цена которой, по китайским меркам, — публичный расстрел на площади Тяньаньмынь. Той самой, где в 1986 году хунвейбины расстреляли из танков шесть тысяч студентов.

-4-

И только наш бедолага надумал ретироваться, случился жутчайший в его криминальной практике форс-мажор: дверь с мелодичным сигнализационным звоночком распахнулась и — оба-на! — явились. Противники стояли в боевом порядке, называемом каре. Впереди — следователь прокуратуры Ноздрев и участковый дядя Вася; чуть сзади — понятые, супруги Лужинские. Странный у Лужинских был мезальянс: ему — 31, ей — 64. Но в ту минуту Саньке было не до семейной арифметики: шкуру б свою спасти. Он дотумкал, что вся эта гоп-компания явилась с обыском на предмет боеприпасов, — а он при чем? Он и винтовки Мосина в руках не держал, не говоря уж про автоматы, гранаты и прочее. Поэтому схватил первое, что попалось под руку в буфете, а именно, будь он неладен, зайца.

— Ага, голубчик, попался! — радостно сказал участковый Втулкин дядя Вася, поскольку знал Бондаренко как облупленного с младых ногтей. Жили они когда-то на одной лестничной клетке, и была у капитана идея-фикс: сплавить Саньку куда подальше, на урановые рудники, например, откуда, по неофициальным данным, то бишь слухам, возврата нет.

— Попался, — обреченно развел руками Санька, — одолел ты меня, Василий Потапыч, век мне воли не видать.

— В форточники, стало быть, переквалифицировался… Раньше поддельными лотереями торговал, а теперь, как малолетка, по окнам лазаешь.

— Да вот… пронюхал, что хозяина твои коллеги прижали плотно, дай, думаю, слазаю, авось, чего и обломится.

— Что украл? — уже официально, в стиле а-ля допрос, спросил участковый.

— Зайца, — честно признался Шурик, — из богемского фарфора. С выбоинкой на левом ухе.

— Это хорошо, что зайца, — непонятно чему, удовлетворенно кивнул головой дядя Вася и витиевато добавил: — Заяц — это животное, так? Ну, а теперь сознавайся: зачем тебе оный?

— Как это зачем? — возмутился Бондаренко. — Этого зайца мой покойный дедушка из горящего Рейхстага из кабинета Кейтеля вынес, как боевой трофей. А потом, когда дедушку отправили на Колыму, бабушка, тоже, кстати, покойная, продала его на барахолке, чтоб прокормить мою маму, долгие ей лета. А этого зайца я всю сознательную жизнь искал — он же наша фамильная реликвия.

Все, кто слушал эту белиберду — и опер-важняк, и сам Василий Потапыч, и понятые — готовы были уже пустить слезу умиления, особенно понятые, и вышвырнуть Саньку из опальной квартиры, как поганое мясо. То есть с великими почестями отпустить. Но в это самое время, как черт из табакерки, сквозь каре прорвался сосед напротив, ни дна ему, с Санькиной точки зрения, ни покрышки, тот самый Ювеналий Тицианович Тюх. И заявил, понимаешь ли, что Санька брешет.

Свою уличающую Саньку во лжи ноту-бене он аргументировал тем, что этого косоглазого купил самолично в комиссионке за девятнадцать рублей и подарил Андрею Сергеичу на пятидесятилетие. В чем торжественно поклялся, виртуально, конечно, на Библии и Конституции РФ. А в доказательство указал на гравировку и предъявил кассовый чек.

За кражу в особо мелких размерах Александра Бондаренко осудили на семь с половиной месяцев.