Рождественский фонарь

— Ну что? Все есть? — спрашивает паренек, выбегая на улицу и останавливаясь перед толпой мальчиков, о чем-то весело разговаривающих.

— Все, как есть все, — отвечает торжественно один из них, — только свечей мало, кабы еще парочку добыть, так большущую вещь смастерили бы.

— Нате, вот целешеньких две притащил, — перебивает его радостно пришедший, подавая две сальные свечки. — У тятьки выпросил. Уж и ругал-то он меня, за волосы оттаскать обещался, а все ж дал! Да вот еще красной бумаги лист выпросил, как жар горит, ажно больно глазам глядеть.

— Молодец Филька! — закричали пареньки. 

— Куда ж мы? — спрашивает весь сияющий Филька. 

— Да к Степке, у него в доме никого, одна бабушка с малыми возится.

— К Степке так к Степке! — и вся гурьба ребят повалила по направлению к небольшому, старому, низенькому домику.

— Никак, наши воротились! — говорит худая старушонка, заслышав топотню в сенцах. —  Что так-то больно раненько!

И она направляется к двери в ту самую минуту, как толпа парней, со Степкой во главе, остановилась в сенцах, не смея войти.

— Ну что ж вы там в горницу нейдете? — говорит ласково старушка. 

Ребята захихикали и выдвинули вперед Степку, тот шагнул через порог, а за ним и все. 

Старушка в удивлении попятилась, затем строго крикнула:

— Чего набрались, пострелята?

— Бабушка, родненькая, — начал ласковым голосом Степа, — вещь мастерить хотим.

— Так вам и позволю! Всю горницу вверх дном поставите!

— Смирнешенько посидим, — завопили все, — пусти только!

— Хозяев дома нет, а я вас пущу! Как бы не так, проваливайте.

— Бабушка, пусти, — просит плаксивым голосом Степа. — У нас все с собой, только вот вещь мастерить позволь.

— Ну вас! Только, чур, не баловать, а то вот чем угощу. — И она показала им большую кочергу, которой мешала в ярко топившейся печке. 

Ребята быстро разместились, повытаскивали из-за пазухи — кто лоскут цветной ткани, кто кусок сала или масла, тщательно завернутый в бумагу, кто мучицы на клейстер, кто ленту, кто картинку. Самый опытный из них, Трошка, торжественно выложил тонкие, гибкие прутики молодого ивняка и принялся мастерить вещь и оклеивать лубочными, пропитанными маслом, картинками. Работы было немало всем. Говором и хохотом наполнилась вся изба, и как ни грозила кочергой бабушка, а ребята так и шмыгали к печке — то подварить клейстер, то просушить готовую часть знаменитого рождественского фонаря.

 — Бабушка, ниточек, — просит один. 

 — Вот кабы воску, — говорит заискивающим голосом другой. 

 — Ишь, игла сломалась, а другой нет, — закидывает третий, поглядывая на бабушку. 

Та ворчит, но дает все просимое, да еще в печку картошек в золу положила. Ребята только лукаво переглянулись при виде этого крупного картофеля.

— А ну, ребята, — крикнул Трошка, — давай повторим стих!

Все разом гаркнули было "Рождество твое", да так громко, что спавший за занавеской ребенок испугался и заплакал, и тут кочерга бабушкина так ловко прошлась по спинам и затылкам певчих, что они разом смолкли. Басистые и дискантовые голоса обратились в хныканье, просьбы не гнать и в торжественные обещанья больше не горланить. 

По мере того, как формы фонаря стали определяться, бабушка смиловалась и с удовольствием разглядывала работу. Ей вспомнилось ее детство и виденный ею в первый раз в жизни фонарь, вспомнились ей при этом восторг и удивление, с которыми она его рассматривала, чувство праздника, охватившее ее при этом светлом видении и славленьи. Пение ребят и светлый образ, выделявшийся в темноте ночи, ей показались тогда чем-то неземным, и часто потом она видела во сне светлую звезду, украшенную пучками разноцветных лент и лоскутков. Вспоминались ей и девичьи субботки. Уж как весело бывало на этих субботках! Были две молодые вдовы Алтова да Преснина, так уж у них такой пир всегда шел, что весь год помнился. Примостят они, бывало, у печки скамейки, одна повыше другой, наставят разных закусок, девушки разоденутся и сидят на скамейках, словно картины писаные. Для парней скамьи у дверей припасены. И купеческие сыны не брезговали бывать на субботках, и разных лакомств и закусок нанесут полные узлы. А фонарь-то какой девушки мастерили! Хорош тот, что пареньки клеят, но их был еще лучше. Уж как Потап Ильич малевал на том фонаре Иродово мученье в аду да убиение младенцев, так уж никто лучше его не распишет. А уж на ясли, волхвов и Страшный суд так и купцы заглядывались. Засветят девушки в фонаре десяток свечей и начнут славленьем, а затем песни поют, да какие песни — одна другой лучше! А шутки да прибаутки так и сыпались. Вот и она познакомилась на субботках со своим муженьком... Что ж, хорошо ведь как прожила она со своим Пахомычем, не дал ему только Господь долгого веку. Господня воля! И вдовой живется ей не ахти как худо: невестки ее берегут, почитают, внуки как красные яблоки в саду... А все молодость как вспомнится, так сердце встрепенется. Пойдут, бывало, девушки со своим фонарем из дома в дом, и в каждом-то им всего припасено. Натешатся девушки фонарем и ребятишкам отдадут, те на салазки поставят — и марш Христа славить. Иные подростки мастерски про Ирода певали, хоть кого распотешат.

— А что, ребята, — обратилась она к работавшим, — дай я вас старой песне научу.

— Научи, научи, бабушка! — закричали ребятишки. 

Старуха одернула кофту и затянула дребезжащим голосом:

Шел, перешел месяц по небу, 

Встретился месяц с ясною зарею.

— Ой, заря, где ты у Бога была?

Где ты у Бога была, где теперь станешь?

— Стану я в Ивановом дворе, 

В Ивановом дворе, в его горенках, 

А во дому у него да две радости: 

Первая радость — сына женити, 

А другая радость — дочку отдати.

Будь здоров, Иван Терентьич, 

С отцом, с матерью, со всем родом, 

Со Иисусом Христом, 

Святым Рождеством!

Мы песню эту Степану Трофимычу споем, — решил Трошка. — У него сын жених и дочь подросток. 

— А голосу-то, голосу нас научи!

— Вот погодите, малый встанет, так поучу.

Вскоре и малый поднялся, и песня громко парнями пропета. Вот уж и солнышко заходит, того гляди, хозяева приедут - пора по домам. 

Собирают парни все свое добро, фонарь на палку у печки ставят, бумагой закрывают —  пусть попросохнет в тепле, а сами бегут веселой гурьбой на улицу.

Бабушка принимается мыть и скрести стол, слегка охает и головой покачивает:

— Ишь пострелята, что напачкали! 

Вот и святые вечера Рождества Христова настали. Всем отдых, всем свои радости. Ребята как сыр в масле катаются. Утро все в игре проходит; за обедом — горячее с говядиной, вкусные лепешки, а как вечер настанет, идут Христа славить. В каком дому свеча на окне — значит, рады гостям. В тот двор въезжают и славят, а их угощают сластями да пирогами, не то и денег дадут...