Кошачья любовь

Если женщину сравнивают с кошкой, это даме ничего хорошего не сулит. Потому что славится сие животное как весьма блудливое. Отрицать это, конечно, трудно. Но и считать кошку неспособной на высокие чувства тоже нельзя. И у кошек бывает любовь. Не верите? Тогда я расскажу вам одну историю.
 Жила у меня сиамская кошка. Имя у нее было простое — Муська, а вот характер сложный. Настоящий сиамский характер: хочу — ласкаюсь, хочу — кусаюсь. Не хочу — не ем хорошее мелко порезанное свежее мясо. Хочу — до хрипоты выпрашиваю, чтобы дали жеваного хлеба прямо из хозяйского рта. Причем все это проделывалось с неизменно гордым видом: маленькая головка посажена, как у Нефертити, большие голубые глаза смотрят надменно, и в глубине их — лед.
 Но при всей внешней холодности кровь у маленькой царицы была горячая. Созрела она рано, в восемь месяцев принесла первое потомство: трех абсолютно черных кошечек. В последующие несколько лет своей жизни она разрешалась многочисленными отпрысками три-четыре раза в год, так что стала вызывать нешуточное негодование у наших стариков. Понятное дело, тварь — не человек, ворчали они, но это уж слишком.
Однажды ночью, выпуская синеокую блудницу за дверь, я увидела на лестничной площадке черного кота из соседнего подъезда. Они обменялись приветственным обнюхиванием, дружелюбно перемурлыкались и бок о бок пошли вниз по лестнице. «Бывает же...», —  подумала я и закрыла дверь.
 Утром вышла на балкон, чтобы позвать Мусю, и увидела такую картину: четвероногие влюбленные шагали к дому от растущих у моста деревьев. Я позвала Мусю, она подняла голову и пошла в подъезд. Кот последовал за ней. Когда я открыла дверь, моя кошка стояла на верхней ступеньке, изящно повернув назад голову. Она смотрела на своего поклонника, который застыл на две ступеньки ниже с поднятой лапой, словно не решаясь подняться чуть выше. Увидев меня, Муся что-то ему сказала на кошачьем языке и юркнула в прихожую. Кот вздохнул, опустил лапу и медленно побрел вниз. В конце лестницы с надеждой оглянулся, но подруги уже не было.
 Когда через несколько дней история с прогулкой повторилась, я окончательно убедилась, что это... любовь. И все эти угольно-черные дети, которые среди всего Мусиного потомства составляли процентов девяносто, не что иное, как подтверждение многолетней верности одному партнеру. А если и попадались в пометах рыжие, серые и сиамские котята, так это генетика.
 Барсик стал постоянным обитателем нашего подъезда — видимо, их отношения с Мусей узаконились по каким-то кошачьим правилам. Одни кормили его, другие пинали, а он, несмотря ни на что, дожидался вечера, когда откроется дверь и навстречу выйдет его грациозная возлюбленная. Иногда ему попадало и от нее: когда у Муси были маленькие котята, она не разбиралась, кого прогонять от жилища, чужака или отца своих детей. Таковы законы природы. Но Барсик терпел, и приходило время, когда вчерашняя бестия снова выскакивала к нему с нежным мурлыканием.
 Однако, как и у всякой любви на Земле, конец у этой кошачьей страсти был печальным. Однажды подросший сын Муси, увидев Барсика (кто его знает, может быть, и отца) на нашей лестнице, задал ему трепку. К чести последнего нужно сказать, что сдался он не сразу. Много времени прошло, прежде чем он перестал приходить к заветной двери, и часто поутру на лестничной площадке соседи находили клочья черной и палевой шерсти. Но молодой и крупный Тихон был сильнее, годы давали о себе знать,  вскоре ночные визиты Барсика к нашей двери прекратились. Потом и самого его не стало. Муся прожила еще какое-то время. Под старость она часто просилась на улицу, а когда я открывала дверь, выходила на лестницу, нюхала воздух и возвращалась. Засыпая у меня на груди, часто и почти по-человечески вздыхала. Наверное, вспоминала своего желтоглазого возлюбленного и давние летние ночи. •