Лиза

Сколько же много было инвалидов в первые послевоенные годы — безруких, безногих, изувеченных.
Хорошо помню середину пятидесятых годов. По нашему поселку в деревянном ящике с приделанными к нему колесами с трудом передвигался безногий мужчина. Отталкиваясь палками, он передвигал свою тележку, и не по асфальту, а по проселочной дороге. Зимой вместо колес крепились лыжи. Когда я учился в первом классе, у моей одноклассницы был отец, на которого я боялся смотреть. Лицо у него было страшнее, чем в нынешних фильмах-ужастиках. Он был танкистом. Когда в танк попал снаряд, лицо мужчины изувечило о броню и обгорело. В третьем классе у нас была учительница, у которой вместо правой руки стоял гипсовый протез в черной перчатке. Когда во время урока кто-нибудь отвлекался, она, не переставая объяснять материал, тихонько тыкала нерадивого ученика протезом по макушке. И тому, под смешки одноклассников, оставалось, морщась, почесывать место ушиба. Но были и другие раны, нанесенные войной.
 Мы с другом Витькой перешли в восьмой класс. Уже постреливали за девчонками, начинали разбираться в женской красоте. Как-то наши взрослые знакомые уговорили сходить с ними пристыдить уборщицу Елизавету, которая третий день не выходила на работу. Геннадий Иванович был заведующим мастерской РТС, где мы постоянно ошивались, а дядя Миша частенько, взяв винтовку, ходил с нами на стрельбище. Поэтому отказаться мы не могли. Нас послали вперед, чтобы виновница никуда не ушла. Лизку-пьяницу, как звали ее ученики, все хорошо знали. По поселку она ходила в рабочем халате, часто ошивалась возле магазина. Если кто-то покупал спиртное, просила налить ей стопочку. И многие не отказывали. Мы слышали, что у нее на войне погиб жених, а она была угнана на работу в Германию.
 Дверь в квартиру Лизы была не заперта, и мы без стука — чего там стучаться к какой-то выпивохе — вошли внутрь. Вошли и остолбенели. Спиной к нам стояла обнаженная русалка с идеальной фигурой и белоснежной кожей. Русалка оглянулась, охнула и надела на себя халат. Как же неестественно выглядело на фоне идеальной девичьей фигуры опухшее от выпивки лицо с темной морщинистой кожей! В это время вошли взрослые и стали ругать уборщицу за прогулы. На вопрос, почему она не на работе, Лиза, помолчав, ответила, что у ее погибшего жениха вчера был юбилей, и расплакалась навзрыд. Плакала и причитала: «Дура я, дура, почему я была такой недотрогой, почему своему Васеньке даже в последний день перед уходом на фронт ничего не разрешила? Все откладывала на «после войны». Был бы у меня сынок или доченька, было бы для кого жить».
 Мы растерянно молчали. Лиза успокоилась и сказала, что завтра выйдет на работу. Сколько же после войны осталось не только вдов, но и таких, как Лиза, не успевших выйти замуж и не познавших радость материнства. •