Сказка про бабку, дедку, внучку Снегурочку и отопительный сезон

Сказка эта — не ложь и не вымысел, правда горькая про деда печального, что пришлось сердобольному вынести, и как стал он красивый и радостный. Есть во Ржеве семья необычная — бабка, дедка и внучка Снегурочка, есть и дом на Урицкого каменный, что теплом не особенно радует. Там бурлят батареи под сумерки, рыком деток пугая малюсеньких. Батареи те очень волшебные — захотят, так они охлаждаются, захотят — так теплеют стремительно (если воду с них слить предварительно). Климат, в общем, не очень уж радостный, если честно сказать, неожиданный: то проснешься в тепле и довольствии, то не встать по причине примерзлости к простыням локтевыми суставами. Лишь Снегурочке было пользительно и для возраста юного правильно — как налепит себе из морожена на лицо витаминную масочку, так не лезьте вы к ней, не нервируйте, ей прекрасно и очень уж счастливо. Бабка тоже не очень печалилась, замечать ей прохладу-то некогда. У нее ведь заботы насущные — в магазинах торчит до закрытия. Город весь по маршрутам изъездила в ежедневных навязчивых поисках — где картофель дешевле, где маслице. Знают бабкин тот профиль таинственный все водители ржевских автобусов — захламляет салон весь баулами то ли с гречей, а то ль с макаронами. Дед один во прохладе кручинится — нет тепла для его старых косточек. Уж и рюмочку хлопнет, и третию — все не жарко ему, престарелому. «Дай, пойду-ко я в баньку, погреюся, — озарился дедок сею мыслею. — Хоть билету цена уж под сотенну, но пропарю я косточки старые, запасуся теплом хоть на ноченьку». Глядь — в мошне ни червонца, ни гривенки — все старуха крупой обналичила. Бабка стала мудрее политиков, посетила ее интуиция — индексирует собственну пенсию не рублями теперь, а продуктами. Закручинился дед, пригорюнился, и посыпались слезы из глаз его не живою водой, а сосульками. «Дай, хоть к другу схожу, к однокашнику, пусть согреет он стужу души моей самогоном, на лапте настоянном», — так размыслил дедок, подпоясался и пошел к своему сотоварищу в дом, как раз чрез дорогу построенный. Жал на кнопку наш дед домофонную, а ответа как нет, так и не было. Присмотрелся, а дверка железная не закрыта — никак ей от наледи. И шагнул он в подъезд преуверенно, и подпрыгнул аж от неожиданности — лицезрел он в подъезде том тропики, и велики лианы из плесени, и духмяный парок, аки в сауне (то в подвале труба была прорвана; влажный жар со могучею силою одолел весь тот дом ненавязчиво). «От парилка моя долгожданная, от халява-то деду желанная. От погрею я старые косточки, от ужо в кипяточке побрязгаюсь». На ступеньках на лестничных лужицы, что не надо ни шаек, ни тазиков — видно, мысль инженерна сработала спроектировать так при строении. Разухабился дед, приободрился, скинул онуч с ноги и попробовал, оценил ту горячность мизинчиком, что в воде содержалась удачно так. Мы не будем людей тех описывать, что по лестнице шли, восторгаючись, созерцая помывку ту банную, кою дед наш устроил на радостях. Расшалился дедок-то нешуточно, как ребенок малой, в луже брязгался. Брал галошу свою вместо ковшика, обливал телеса свои хилые кипяточком, на лестнице найденном. И прохожего люда не скромничал — закрывался парною завесою, аки шторой какой в ванной комнате. Не смущали его и сантехники — те, что жили в подвале декаду уж, непричинно и громко ругаяся, устраняя поломку серьезную. Как намылся дедок и напарился, за бесплплатно и очень пользительно (натирая суставы той плесенью, что росла на стенах в изобилии), так поднялся к дружку закадычному, предовольный, блестящий и розовый, аки юный твой тот поросеночек. Поздоровались други, почмокались, самогону отпили духмяного, рукавом ароматным занюхали, о политике вскользь побалакали. И поперся наш дед восвоясечки, в пятьэтажный дворец полутопленый. Там уж бабка покупки распластала, беготней непосильною добыты. Лапы курьи, пять раз заморожены, на окне симметрично валяются. Не оттают, небось, окаянные — по сезону в квартире и градусы.