Сказка про бабку, дедку и многопартийную систему

Жили-были, ужо по обычаю, бабка, дедка да внучка Снегурочка. Жили праведно, дюже не хмурились, и царили в них мир и довольствие.

Раз проснулся дед солнечным утречком, и ноздря его вся передернулась ароматом домашнего печива. Запах блинный, духмяный, изысканный просквозил в обоняние дедушки. То старуха, как пчелка весенняя, вся в трудах над плитой кочевряжилась. Дед вскочил от блаженства предчувствия и в кальсонах на кухню отправился, где и впал во такую депрессию, что вам в страшных кошмарах не виделась. Вместо блинчиков тонких, прожаренных, с кружевной загорелой каемкою, как ошметки, оладьи валялися с бледно-жирною наглою сущностью.

— Что ж ты чудишь опять, баба мерзкая, аль погибель супругу задумала? Ох, нацист, извращенка и каторга, ненавижу твои я оладушки. Они приторны, клейки и маленьки, и глядят на меня, насмехаючись, предвкушая изжогу и колики. Где мой блин вожделенный изысканный, чтобы мог я свернуть его трубочкой да и внутрь напихать всякой прелести, будь икра то зернистая мойвина аль морская капуста рассыпчата.

— Не люблю я блины твои пресные, все противны и тусклы, как лысина. Раз сказала  оладьи — так выкушай, — рассудила старуха упрямая.

— Ну раз так ты, садюга упертая, я прижму уж тебя политически. Как создам я сейчас блинну партию, а тебя из нее враз и вычеркну!

— Ой-ой-ой, испужалась я до смерти, — заявила старуха настойчиво. — Твоя партия — бред, провокация, произвол мозжечка воспаленного. А как ну-ка создам я оладьеву, настоящую, верную партию, и устав для нее напридумаю, и пойду навербую сторонников.

И старуха, не снявши и фартука, побежала в подъезд по соседушкам, выкликая оладьевы лозунги. Дед, не будь глуповат, взявши онучи, за старухой своею не кинулся и пошел прямиком в телевиденье. Там за много рублей замусоленных обеспечили деду трансляцию. Дед маленько чуть-чуть приосанился, вазелином намазавши лысину, и в эфире все дело и выложил про блины и про их назначение, проклиная оладьи вонючие.

Коленкор этот видя, бабуленька, заложив сковородку последнюю, понеслась во газеты районные за оладьи держать агитацию.

И носились они, исступленные, привлекая все новых сторонников, обещая блаженство блиновое и оладьи до вздоха последнего.

Поздно вечером внучка Снегурочка, возвращаясь с кружка по вязанию, созерцала картину истошную: во дворе старики с сковородками наступали на бабок решительных. Бабки яйца метали куриные в стариков, всех мукою обсыпанных. Клоунада, как в детском капустнике.

Внучка, тихонько шмыгнув на кухоньку в предвкушении ужина позднего, не застала ни бабку, ни дедушку, политичной борьбою захваченных и забывших Снегурку голодную. На столе восседал лишь застенчиво кот Василий, косясь недоверчиво, доедая последний оладушек. Миска с тестом стояла прогоркшая по причине бактерий настигнувших и внезапной семейной партийности.

Так Снегурка с котом, позабытые, на окне примостились, голодные, не имея какой политичности, а имея желудки сиротские.

Эта сказка, конечно, хорошая и кому-то не очень веселая. Вы ж пеките блины и оладушки, только помните, ну, уж пожалуйста, что сначала пред теми ответственны, кто вас выбрал в деды и прабабушки.