Дядя Паша

Крупный парень, немного пьяный, рвался назад к деревенскому клубу, но не мог, хоть и хотел, принять участие в общей потехе — драке стенка на стенку, в которой под лозунг «Наших бьют!» собираются все, кто в состоянии стоять на ногах. Что за танцы без драки! Драка ведь тоже танец. В поднятой бесцветной пыли, в деревенских бесфонарных сумерках. «Мама, отдай ногу!» — кричал Павел, но был бессилен перебороть волю и упорство этой угрюмой, коренастой женщины, заранее приготовившейся к тому, что сын будет стучать кулаком по столу, всем телом устремляясь к оконцу.

После войны детей отправляли очищать поля от костей убитых солдат. Сначала эти поля прочесывали саперы, а следом шли в линию дети десяти-двенадцати лет и собирали в мешки кости, чтобы потом похоронить их в братской могиле. Мальчишки, конечно, начинали баловаться: надевали череп на палку, иногда на зажженную факельную голову, чтобы светились пустые глазницы, и бегали так, пугая девчонок. Потом осмелели и девчонки.
Павел тоже собирал вместе со всеми кости с полей. Это было такое задание на лето, как потом работа в колхозе. Как-то раз после сбора костей он вместе с ребятами нашел неразорвавшийся снаряд. Решили бросить его в костер, чтобы получился настоящий взрыв. Товарищи Павла отделались испугом, а вот ему повезло меньше. Взрывом Павлу оторвало ногу, и он на всю жизнь остался инвалидом.

Его матери удалось собрать деньги, чтобы в городе Павлу поставили отстегивающийся протез. С тех пор, когда ее подросший сын выпивал, она прятала его искусственную ногу, чтобы он не мог ничего натворить. Павел страдал от этого. Практически все драки проходили без его участия. «Мужик я или не мужик!» — ревел он по-медвежьи, требуя возможности почесать кулаки.

Мы, школота, приезжавшая в деревню на летние каникулы, застали его степенным, неторопливо обживающимся в статусе пожилого человека. Для нас он был уже дядя Паша. Нас завораживала, как тайна, мысль о том, что у него искусственная нога. Трудно понять, чего в этом было особенного, но в детстве из-за ноги мы его даже немного побаивались.

Павел был хорошим рассказчиком. А еще он сам делал гармони. Не ремонтировал, хотя и ремонтировал тоже, а именно делал — практически с нуля. Сам высушивал дерево и ладил планки (обычно он делал гармони из шести планок, говорил, что те звучат богаче). Настраивал голоса, аккуратно приклеивал к ним лайку, чтобы задержать воздух в резонаторе. Сам ломал мех на гармонь. В общем, был человеком с руками.
В его жизни не случилось настоящей семьи. Но тогда, в детстве, я этого еще не понимал.

Иногда дядя Паша вздыхал: «Вот и жизнь прошла без приключений, даже вспомнить нечего». Бывало, говорил: «Кому я нужен? Живет ведь всякий человек, чтобы быть кому-то нужным, чтобы кто-то потом о нем вспомнил». А я крутился возле него и кричал: «Я, я буду помнить тебя, дядя Паша. Вот вырасту и даже что-нибудь про тебя напишу».

Наконец-то я сдержал обещание.