Вход

Варианты

Поэтические варианты: разночтения в стихах, появившиеся в результате работы автора над текстом. (Из словаря).

Поэтические варианты: разночтения в стихах, появившиеся в результате работы автора над текстом. (Из словаря).

Желание написать на эту тему окончательно созрело в Бернове, где в сентябре прошел очередной литературный фестиваль. Выступала гостья из Пушкиногорья, которую представили как знатока пушкинских текстов.

— Помните, — сказала она, — в «Евгении Онегине» поэт, описывая собственное бытие в деревне, в том числе написал: «...Со сна садился в бочку со льдом»?

— В ванну, — автоматически поправил я вслух.

— В окончательном виде — «в ванну», — согласилась выступающая. — Но в черновиках была и бочка.

Баня в Михайловском, где Пушкин принимал ледяные ванныПушкин отличался тем, что сочинял не в уме, как большинство поэтов, а непосредственно на бумаге. Поэтому вариантов у него можно найти много. Скажем, известное стихотворение «На холмах Грузии» начиналось так:

Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла,
Мерцают звезды надо мною.
На самом деле, как известно:
На холмах Грузии лежит ночная мгла,
Шумит Арагва предо мною.

Но «бочки» среди вариантов нет! Облазил в Интернете множество подробных исследований «Евгения Онегина» — действительно, Пушкин описал себя. Но садился он именно в ванну, а не в бочку со льдом. Да и попробуйте сесть в бочку — не слишком удобно. Так что дамочка, скорее всего, «со­врамши»: сымпровизировала, дабы не страдал ее авторитет знатока. Окончательное доказательство получил, побывав на Новый год в Пушкинских местах Псковской области. Вот что написано в буклете “Пушкинские Горы”: “… Рядом с домом-музеем, слева от него, деревянный флигелек в зарослях сирени и акации — господская банька. В баньке Пушкин, так же, как герой его романа Онегин, принимал ледяные ванны”.

Слышал мнение, что когда стихотворение закончено и тем более напечатано, не стоит к нему возвращаться. Однако дважды встретился с примерами, когда большие поэты изменяли тексты. Вот один из них. И. Бродский. “Дебют”.

1.
Сдав все свои экзамены, она
К себе в субботу пригласила друга;
Был вечер, и закупорена туго
Была бутылка красного вина.

А воскресенье началось с дождя,
И гость, на цыпочках прокравшись между
Скрипучих стульев, снял свою одежду
С непрочно в стенку вбитого гвоздя.

Она достала чашку со стола
И выплеснула в рот остатки чая.
Квартира в этот час еще спала.
Она лежала в ванне, ощущая

Всей кожей облупившееся дно,
И пустота, благоухая мылом,
Ползла в нее через еще одно
Отверстие, знакомящее с миром.

2.
Дверь тихо притворившая рука
Была — он вздрогнул — выпачкана; пряча
Ее в карман, он услыхал, как сдача
С вина плеснула в недрах пиджака.

Проспект был пуст. Из водосточных труб
Лилась вода, сметавшая окурки.
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
И почему-то вдруг с набрякших губ

Слетела ругань. Глядя в пустоту,
Он покраснел и, осознав нелепость,
Так удивился собственному рту,
Что врос бы в грунт, не покажись троллейбус.

Он раздевался в комнате своей,
Не глядя на припахивавший потом
Ключ, подходящий к множеству дверей,
Ошеломленный первым оборотом.

Именно в таком виде стихотворение напечатано в сборнике, который имеется в моей домашней библиотеке. Однако если вы спросите этот стих в Яндексе, вам, скорее всего, предложат такой вариант седьмого четверостишия:

...Сорвалось слово (Боже упаси
От всякого его запечатленья),
И если б тут не подошло такси,
Остолбенел бы он от изумленья.

Когда произошла замена, по какой причине? Согласен с мнением большинства критиков и читателей, что гораздо сильнее вариант с троллейбусом.

У Давида Самойлова есть шедевр под названием «Баллада». Я выучил ее наизусть по сборнику, который взял в библиотеке имени А. Островского.

Ты моей никогда не будешь,
Ты моей никогда не станешь,
Наяву меня не полюбишь
И во сне меня не обманешь...

На юру загорятся листья,
За горой загорится море,
По дороге промчатся рысью
Черноперых всадников двое.

Кони их пробегут меж холмами.
По лесам в осеннем уборе,
И исчезнут они в тумане,
А за ними погаснет море.

Свистнут терпких листьев
обрывки
На дубах старинного бора.
И останутся лишь обрывки
Их неясного разговора:

Ты моим никогда не будешь,
Ты моим никогда не станешь,
Наяву меня не погубишь,
И во сне меня не приманешь.

Меня это стихотворение неизменно удивляет количеством ляпов, на которые указывают маститые критики новичкам-стихотворцам. Кони обычно не бегают, а скачут, тем более, что всадники мчатся. Следует избегать союза «и» в сочетании со следующим словом, начинающимся на «и». Известный прикол: «вот и именно». А у Самойлова «и исчезнут». Во всех строчках девять слогов, а в одной — «... кони их пробегут меж холмами» — десять. Тоже, казалось бы, шероховатость, небрежность. Наконец, рифма «обрывки — обрывки»: вроде изъян налицо. Очевидно, когда поэту надоело выслушивать замечания по этому поводу, он переписал одну строчку третьего четверостишия (в Интернете приводится данный вариант):

Будут терпкие листья зыбки
На дубах старинного бора.
И останутся лишь обрывки
Их неясного разговора.

Удивительно — но получилось хуже! Д. Маликов поет песню на эти стихи. У него оставлено «обрывки — обрывки». Правда, исполнитель «черноперых» всадников заменил на «незнакомых». А в конце у него вместо «моим» — дважды «моей». Но о странной привычке исполнителей произвольно менять классические тексты уже приходилось писать. Например, о том, что у Заболоцкого не «очарована, околдована», а «зацелована, околдована».
Повторюсь: “недоработки” ничуть не мешают “Балладе” оставаться шедевром.

И, наконец, о вариантах в собственном творчестве. Ни в коем случае не равняю себя с гениями, исключительно для придания местного колорита. У меня есть стихотворение про Ржев. Я его публиковал и даже читал со сцены ДК (когда-то поэтов туда допускали):

Сквозные дворы без заборов,
Туманов предутренних тишь.
На сырости выросший город
В оправе из шиферных крыш.

Бредет, как старушка из храма,
Вдоль киперной ленты реки,
Чье дно аккуратно из камня
Сложили века-мужики.

Столетия с ним неразлучны
Прямые, как сосны, дожди,
И вязь бесконечных излучин,
И грусть, что всегда впереди.

Сиротский наряд двухэтажек
И остовы старых церквей,
И кажутся птицы лишь блажью
Седых тополиных ветвей.

Но вот голоса колоколен
Проснутся без малого в пять,
И звон их, талантлив и волен,
Над Волгою будет звучать.

Поймешь ты, что нету роднее
Промокшей, нещедрой земли.
Берез, что с годами стройнее,
Мостов, где парят фонари.

Где тесно от мертвых погостам
И где похоронена мать.
Земли, что спокойно и просто
Нас будет к себе принимать.

По прошествии времени еще раз обратился ко второму четверостишию. Сравнение города с бредущей из храма старушкой показалось удачным, а другие три строчки решил изменить. Вот что получилось:

Бредет, как старушка из храма,
Вдоль ленты прозрачной реки,
Где по берегам, словно камни,
Застыли навек рыбаки.

Андрей Симонов

Главный редактор газеты, член Союза журналистов России