Адюльтер на фоне анапестов

-1-

Этот адюльтер приключился со мной в самый разгул перестройки, когда в стране царили Дефицит и Хаос. Собственно, в иное время он бы и произойти не мог. А тогда… Тогда все и всех куда-то звали. Проханов — в социалистическое вчера, Коротич — в демократическое завтра; Антипенко — к Госплану, Абалкин — к рынку; Губенко — к духовным идеалам, Лимонов — на баррикады. Но, объединившись, все наши бонзы — политические, экономические и культурные — звали нас в сексуальную революцию.

Я тогда мало чем отличался от национальных лидеров: был наивен, глуп и самонадеян до неприличия. Написал за неделю штук двести конъюнктурных вирш на злобу дня и ночи и поехал в белокаменную сдаваться; в смысле — издаваться. Почему-то мне казалось, что меня там ждут и что литературная Россия без моего таланта — это Верхняя Вольта с ракетами ни дать, ни взять. А издательств на тот момент в столице пооткрывалось много. Поменьше, конечно, чем казино и массажных салонов, но несоизмеримо больше, чем столовых для малоимущих. Еще скрипел суставами патриарх «Прогресс», еще барахтался на денежном мелководье пострел «Детгиз», но уже распускались ярким соцветием всякие ЭКСМО, «Випт-интерсервисы» и другие альтернативщики.

В одном из них мне повезло. Повезло в том смысле, что секретарша не стала делать замечания за провинциальный вид и плебейские манеры, ссылаться на внезапно подскочивший индекс Доу-Джонса и внезапную мигрень у Марьиванны. Она просто благосклонно разрешила оставить свои опусы до утра. «Завтра утром шеф вас примет. Он сегодня провожает супругу с детьми к теще, поэтому завтра вас обязательно примет».

Какая связь между его тещей и моими стихами, я уточнять не стал. Раз примет, и на том спасибо. А время, между тем, близилось к закату, надо было подумать о пристанище. Купил красочный журнал «Мотели России» и стал внимательно его изучать. Конечно, я привык ночевать и в подворотнях, и в лесах, и у случайных знакомых, а вокзал для меня и вовсе что отчий дом. Но на сей раз решил заночевать непременно в отеле. «Вдруг издательские секьюрити следят за мной, — прозорливо подумал я, — вдруг они хотят выяснить мою подноготную и мой социальный статус? Если они выследят меня в недрах Рижского вокзала, кемарящим в неудобной позе на жесткой лавке, тогда на всех моих поэтических перспективах придется поставить крест».

-2-

Наиболее доступные по цене мотели располагались на улицах Фрунзе и Краснофлотской. Я обрадовался. Но потом оказалось, что улица Фрунзе — в Серпухове, а Первомайская и вовсе в каком-то Кукушкине. Ехать туда на электричке я не хотел. И так уже делал третий круг на метро по кольцевой, не зная, на что решиться. Наконец, определил недорогую гостиницу с поэтическим названием «Дом агрария». Однако благодушие мое оказалось преждевременным. Пока я в салоне выбирал приют на роль ночлежки, какой-то местный щипач выбирал себе лоха на роль жертвы. И выбор его пал на меня. Я распахнул целлофановый пакет, куда жена положила легкий ужин, портмоне, сменные носки, зубную щетку, документы, и — обомлел. Документы, вареные яйца и носки были на месте, а вот портмоне с деньгами и щетка с футляром исчезли сквозь аккуратную прорезь в днище. «Вот это фокус!» — подумал я. Деньги брал с собой не ахти большие, особо на них не пошикуешь, но и абсолютно без них — куда я? Даже на вокзал, и то не пустят. По новому постановлению МПС, в зал ожидания на ночь пускали только при наличии билета.

Я почесал затылок. Ситуация была не вопиюще критической, случались и хуже, но в час ночи метро закроют, а в Москве, говорят, по ночам процветают криминал и СПИД.

И тут мне на глаза попалась юная леди в джинсах. Попалась она мне на глаза совсем не случайно. И не в огромных, как у коровы, глазищах дело. Дело в том, что впервые мне на глаза она попалась аж сорок минут назад, в круге первом. Значит, она, как и я, наматывает витки железнодорожной спирали и не торопится выходить. С чего бы вдруг? При всем своем самомнении я все же с ходу отверг как несостоятельную версию о том, что сидит она тут сиднем исключительно для того, чтоб лицезреть меня.

-3-

И тут мне под хвост попала вожжа — я решил познакомиться. «Здрасьте». «Здрасьте». «Вечер сегодня чудесный, не правда ли?». «А синоптики дождь обещали». «Инсинуация… Так и подмывает всю ночь бродить по спящей Москве, обнявшись за талии». «Наверное, ничего другого и не остается».

Оба-на! Еще в девятом классе классная руководительница чутко подметила во мне незаурядные задатки дипломата, психолога и афериста. За две минуты общения успел выступить во всех этих амплуа, благодаря чему выяснил главное: бедной куколке тоже несладко, ибо негде расслабить косточки.

Оказалось, Лена приехала поступать на актрису, хотела на время экзаменов бросить якорь у родственницы, но родственницу внезапно вызвали в Гондурас. Там вспыхнул фашистский переворот, и наше посольство по телетайпу вы­звало тетю Зину. А экзамены Лена провалила из-за дикции: она нечетко произносила букву «ю».

— А чего домой не возвращаешься?

— У меня не осталось денег. Мне ехать в Биробиджан, неделю на поезде через всю страну. Все сбережения, что у меня имелись, я отдала тетушке. В КГБ уже восемь месяцев не выдают зарплату, а гондурасский народ ждать не может. Его угнетает хунта.

— Аферистка твоя тетя, — спустил я попутчицу с небес на замлю. — Хуже меня, пожалуй. Но насчет брожения по Москве я, конечно, погорячился. У меня кровяная мозоль.

— Что же мне делать?

— Кроссворд гадать…

Я развернул купленную в переходе газету «Частная жизнь», и тут меня озарила очередная гениальная афера. В рубрике «Знакомства» на странице объявлений увидел несколько жирных анонсов весьма пикантного содержания: «Пара ищет пару для совместного приятного отдыха. Без проблем и комплексов. Московская прописка и членство в КПСС не обязательны». Это был наш шансик. Тогда я был не столь развращен, как сейчас, но и ханжеством из общей массы не выделялся.

— Леночка, а как у нас насчет комплексов и проблем?

— Нос мне мой не особо нравится, у Светки Виноградовой красивей. И есть охота. Капусты.

— Значит, так! — я был в нее уже почти влюблен, поэтому взял игру на себя. — Про носик — забыть навсегда, он у тебя прекрасен; про капусту — временно, постараюсь организовать. А теперь честно ответь мне на нескромный, но жизненно важный для нас обоих вопрос: как ты относишься к противоположному полу? Всякую философскую и духовную ересь пока отбросим. Боюсь, в самое ближайшее время нам предстоит заняться этим… ну… нехорошим словом из четырех букв. То есть близостью.

-4-

Леночка вскинула на меня свои кипарисные ресницы. В ее взгляде явно читалось непорочное целомудрие, однако коварный румянец не опечалил щек: этакая серьезная провинциалочка лет двадцати, которая, в принципе, не отрицает и другие виды зачатия, кроме деления и почкования — с одной стороны; но и любовная лихорадка ее лошадиной дрожью не колошматит — с другой стороны.

— Нам — это… мне и тебе… правильно я поняла?

— Увы, — я и не заметил, как электричка промчала Проспект Мира и мы пошли на шестой этап, — и да, и нет. В смысле, и мне, и тебе — да, но только… это… не оптом, а в розницу. Хотя чисто платонически мы будем, надеюсь, вместе…

— Юра! Не морочьте мне голову! — как героиня одноименного фильма Альмадевары, Леночка была уже «на грани нервного срыва». — Я и так уже сутки не евши и двое не спавши. А тут еще вы со своей абракадаброй. Хотите, чтоб я заревела?

«Боже упаси!» — подумал я и в двух словах объяснил ей свой замысел. Сначала, представившись «парой», мы набиваемся на приятный совместный отдых, а там действуем по обстоятельствам. Если удача нам просто улыбнется — мы переночуем и наутро разбежимся без претензий. Если удача нам улыбнется не «просто», а от чистого сердца — стрельнем у визави денежку на два обратных билета. Ну, а если сверх удачи нам выпадет фарт… Впрочем, свято блюдя супружескую верность, я старался далеко вперед не заглядывать. Лена, к моему вящему удивлению, отнеслась к предложению не только спокойно, но и философски: «По крайней мере, это безопаснее и эстетичнее, чем идти торговать на Тверскую или бомжевать по канализациям, выпрашивая на паперти мелочь. Короче, «таможня дала добро».

На ближайшей станции мы покинули подземку и, выстояв очередь у таксофона — казалось, вся Москва обсуждает между собой последнюю статью Солженицына в «Комсомолке» и скорбит о безвременной кончине Лазаря Кагановича, — стали ловить жар-птицу. То бишь обзванивать единомышленников.

-5-

Первый блин вышел комом. Нет, номером мы не ошиблись, но у ребяток с другого конца провода оказались весьма странные представления о «приятном совместном отдыхе». Женщина была им нужна в качестве сиделки для парализованной старушенции, а мужчина — в роли шофера для парализованного старика. «Каталку, что ли, по квартире возить?» — не понял я. «Зачем же каталку, — обиделись они, — персональную «Волгу» с инжектором».

Вторая пара желала с нами познакомиться «очень-очень!», но — к их величайшему сожалению — они срочно улетают по важному делу в одну из стран Латинской Америки. «Уж не в Гондурас ли?» — догадался я. «А откуда вы знаете?» — не догадались они. «Ну, сейчас все улетают, — ответил я, — либо в Израиль на ПМЖ, либо в Анталию на отдых, либо в Гондурас бороться с фашистским режимом». «А там что, уже фашистский режим? Вот это нонсенс. Тогда мы срочно летим в Таиланд». Им, как я понял, было абсолютно по барабану, куда лететь, лишь бы срочно. Пока Жириновский не запер на ключ Шереметьево-два.

Третий вариант не подходил нам по возрасту и образовательному цензу. Партнер казался еще ничего — всего двадцать семь лет (юный гений квантовой физики, как он скромно представился), для Леночки в самый раз; но партнерше было слегка за семьдесят два (старая дева с теологическим мировоззрением). Я подумал, что в таком коллективе мы просто угробим вечер, от скуки сдохнем.

Четвертая — будь она проклята! — пара стала тестировать нас насчет комплексов и проблем. Как мы относимся, например, к экстремальному интиму: в субмарине, зыбучих песках, на борту пилотируемой станции «Мир». «Вы что, в космос собрались на ночь глядя, — не понял я, — или на дно морское? У вас что, в квартире паркет скрипит…» «Ну, а проблем-то у вас хоть немного есть?» — с потаенной надеждой спросили они. «Как блох на кошке, — огрызнулся я, — готовьте шампанское и дихлофос. Едем!»

Но поехали мы не к ним. Леночка, видимо, посчитала меня никудышным парламентарием и до последнего абонента решила дозвониться сама. Я уже смирился с фиаско, плюнул и пошел искать окурочек, чтоб загасить невроз.

— Ну! Кажется, повезло, — сказала моя собеседница, ласково, но уверенно беря меня под локоть. — Не знаю, как тебе, а мне Валера с Олей уже заочно нравятся. Милые домашние телепузики, уставшие от однообразных информпотоков.

-6-

Добрались мы , слава Богу, засветло. Хозяева встретили нас смущенно, но трезвые. Разулись, хлопнули по «штрафной» (за опоздание!), закусили квашеной капустой (данное Леночке слово я сдержал), поговорили о том, о сем. Помянули Лазаря Моисеича. Когда формальная часть протокола была соблюдена, бразды правления взял в свои руки Валерий Палыч: «Итак, дамы и господа, наступает решающий бой! Сейчас, разбившись на пары и уединившись, в каком сочетании — пусть рассудит непредвзятый жребий, мы бросим вызов совковому пуританству и псевдоэротической демо­кратии! Отныне русский народ сам будет решать, где, как и сколько, а главное, с кем ему спать! Руки прочь от наших постелей! Мы — не рабы!»

Олечка захлопала в ладоши, Леночка подавилась капустой, я едва сдержал слезу умиления. В программе трибуна мне было понятно все, кроме жребия: что если он по своей слепоте сведет в тандем прежних фигурантов: Олю с Валерой, а меня — с Леной? Принципиально я был не против. Леночка с каждой минутой импонировала мне все больше. В ней не было столичного снобизма и притянутой за уши женственности — этакий гаврошик с периферии.

К сожалению, я вытащил бумажку с ноликом, то есть с буквой «О», и мы были обязаны ретироваться в ванную (квартира оказалась однокомнатной).

Видит Бог, эти двадцать шагов я прошел как агнец, обреченный на заклание. Никакого адюльтера мне уже не хотелось, а спать в ванне было не комфортабельно. Совсем недавно я научился писать анапестом — долго не давался мне этот размер стихосложения. Больше всего на свете хотелось апробировать сию же минуту мой анапест на слух. Я, наверное, сморозил несусветную чушь, но фраза эта слетела с языка сама:

— Оля, вы любите анапест?

— Я больше люблю велибр, — неожиданно ответила она. — Муж в первые годы нашей совместной жизни часто посвящал мне стихи, но дальше ямба у него не пошло.

— А хотите, я вам прочту анапестом? — меня несло на поэтические рифы, как пиратский корабль на абордаж.

— Очень! — с сакральным придыханием прошептала она и опустилась на край чугунного резервуара.

Я читал ей до самой зари. Я был увлечен и одержим, как Амадей, исполняющий «Реквием». Я даже забыл, что у меня где-то в Ржеве есть жена, где-то за стенкой есть Лена, где-то в Кремле есть Горбачев. Прервал мой гала-концерт противный писк тайваньского будильника.

— Нам с Валериком на работу, в колбасный цех, — печально сказала моя покорная слушательница, и через десять минут мы навсегда расстались.

-7-

Мы стояли под нудным августовским дождем и ждали такси. В память о незабываемой ночи Оля презентовала мне томик Мандельштама, изданный еще при жизни поэта, с его автографом. Я был, конечно, безмерно рад, но обстоятельства подвигли меня на циничный поступок. Я пошел в ближайший букинистический магазин и сдал раритет за баснословную сумму. Все до копейки я пожертвовал Лене. Я чувствовал себя перед ней распоследней сволочью — втянуть неискушенную добропорядочную девушку в такое!

— Спасибо, конечно, но этих денег я не заслужила, — честно призналась она. — Я вам искренне благодарна, так как получила огромное удовольствие.

— Ну, ладно, если так. Хорошо хоть, что не раскаиваешься и на меня не злишься.

— Да ты что! Валерий Палыч всю ночь мне читал такие стихи, что я до сих пор еще пребываю в прострации.

— Да? — я остолбенел от ревности и немножко от радости. — Вот уж не думал, что ямб может произвести такое впечатление.

— Почему только ямб? — Лена махнула ручонкой, и такси остановилось. — Он последнее время перешел на дактиль. Правда, жене не читает — стесняется…