Один день рядового меня-2

А. Солженицын на примере одного зимнего дня Ивана Денисовича описал его жизнь в заключении. Можно ли подобным образом представить армейскую службу? В номере «Были» от 10 февраля попробовал Саша Назаров. Теперь моя очередь. У Саши я позаимствовал заголовок.

***
Пожалуй, одного дня будет маловато, куда мне до Александра Исаевича. Придется взять два — 4 и 19 декабря 1982 года. К тому времени прослужил совсем немного, всего полтора месяца. Призвали меня в Кирове 24 октября, в военкомате выдали билет на имя Сергея Дмитриевича Симонова. Я не стал говорить военкому про ошибку, какая, в конце концов, разница, как меня зовут. Теперь я рядовой Советской армии. С «неправильным» билетом прошел «учебку», а в «войсках» военник потерял, когда нас послали на сельхозработы. Новый получил уже на свое имя.
Сопровождающий капитан, «купивший» нас на призывном пункте в Котельниче, упорно не говорил, куда мы следуем. И лишь в самолете «раскололся», что летим в Возвдвиженку — военный аэродром в Приморье, в 9 км от Уссурийска. Перед посадкой услышали: «Температура за бортом 15 градусов». Я был одет по-зимнему, но все-таки заранее съежился. Оказалось, однако, что 15 — с плюсом, и вообще Владивосток расположен на широте Киева, здесь даже арбузы растут, правда, маленькие. Тепло стояло ровно до 7 ноября, а потом выпал снег и началась обычная зима — с морозами и вьюгами.
 Я оказался в первой роте мотострелковой «учебки». Мотострелки, объяснили нам сержанты, это по-модному, а по-старому — пехота. Что «летом лучше, чем зимой», мне предстояло убедиться. В роте было около 100 человек, причем в основном с высшим образованием. Из Украины, Белоруссии, Азербайджана, Армении. Из россиян — только дальневосточники, кировчане и ребята из Подмосковья.  Мне выдали «кавалерийскую» шинель — с разрезом до самой задницы. Других на мой рост не было. Когда нас строем повели в санчасть на осмотр, кто-то сказал, что умер Брежнев. Сначала не поверили — ведь Брежнев казался вечным. Мне было 4 года, когда он стал генсеком, я с Леонидом Ильичом вырос, закончил школу и вуз. Оказалось — правда. В день похорон нас усадили в расположении перед телевизором, и мы от начала до конца наблюдали траурную церемонию.

***
4 декабря подъем был, как обычно, в шесть утра.  Моя кровать была ближней к проходу, с нее я видел дневального на «тумбочке». В армии подъем всегда точно по распорядку, исключение было один раз — 1 января. А вот отбой — как получится. В 22.00 мы в учебке «отбивались» редко, всегда находились какие-то дела: воротничок подшить, деревянные полы шкрябать стеклами до белизны. Сержанты любили поговаривать: «До утра времени много»… Сначала зажигался свет, потом дневальный орал: «Рота, подъем!» Одеяло на спинку кровати, чтобы во время зарядки постель проветривались, на табуретке лежит обмундирование — именно в том порядке, в каком одеваешься: шапка, брюки х/б, гимнастерка, ремень. Портянки намотаны на сапоги, чтобы сохли, портянок две пары — зимние и летние. Быстро намотать на ноги четыре портянки новобранцу не так просто, а через 30 секунд ты уже должен стоять в строю. Когда утром ожидалась тревога, я даже спать ложился в намотанных портянках. Гимнастерку застегиваешь уже в строю.
 Но 4 декабря зарядки не было, потому что ночью шел снег. Зарядка, кстати, проводится на улице без шинелей, только в хэбушке, а летом и вовсе с голым торсом, в основном состоит из кросса и небольшой паузы, во время которой разрешается оправиться… Итак, сержант Щеколдин повел наш третий взвод в офицерский городок — нам предстояло выданными комендантом инструментами чистить снег вокруг офицерской гостиницы. Я вспомнил, что сегодня день рождения у тети Вари, которая растила нас с сестрой после смерти родителей. И вдруг мы услышали хлопок.
  Вскоре прибежал какой-то боец и сказал, что нам срочно нужно следовать к пятиэтажке. Мы побросали лопаты и поспешили в военный городок. А там царил ужас — взорвался газ и вынесло целый подъезд дома. Кто-то утром включил свет, проскочила искра — и взрыв. Мы бегали по разрушенному подъезду, вонявшему газом, но спасать было некого — обрушившееся здание убивало людей прямо в кроватях.
  Спустя несколько дней у нас была генеральная репетиция в офицерском клубе (я пел в хоре), а в соседнем помещении были выстроены гробы для прощания с погибшими. Деформированные тела выглядели ужасно. Четвертого же декабря, когда прибыли настоящие спасатели, мы стояли около дома и наблюдали печальную суету. Откуда-то прибежал сержант Щеколдин с транзисторным радиопреемником за пазухой — он решил немного помародерствовать.
 От взрыва выбило стекла не только в пострадавшем доме, но и в соседних. Потом наши ребята ходили туда по заданию командования роты и набрали целые вещмешки стекол. Стекла нужны были, чтобы шкрябать полы. Мы вопрошали сержантов: «А не проще ли покрасить?» Оказывается, комдиву-генералу нравились белые полы, с отскобленными досками. Но белыми они были недолго — кирзачи оставляли следы. Несмотря на то, что в расположении мы в основном ходили в тапках-шлепанцах, регулярно звучала команда: «Упали на полы». Такая у нас была боевая подготовка: на карачках скрести стеклами половые доски.

***
 В воскресенье, 19 декабря, мы принимали присягу. С нетерпением этого события ждали «деды» из постоянного состава — они уже замучились через день ходить в караул. А после принятия присяги нам доверялось оружие и право отправляться в караул. Это был ветреный и холодный день, мела метель. Нам выдали «парадки» и повели на плац.  Плац за ночь замело снегом, очистили небольшую его часть, поставили столы. Сейчас на присягу приезжают родственники, но тогда это было не принято, да и кто попрется на Дальний Восток? Командир полка дал команду поставить личный состав спиной к ветру и опустить «клапана» на шапках. У старшего сержанта Демченко клапана были намертво пришиты к макушке шапки. В армии все должно быть однообразно, не может один сержант выделяться. Демченко пришлось отрывать «уши» и завязывать их снизу, что для «деда» является унижением.
 Потом был праздничный обед, самый вкусный за все мои полтора года в армии. На первое — борщ, на второе — пюре с котлетами. К тому же за столом я «банковал» — разливал первое из большой квстрюли в миски остальным девяти соседям по столу. Банковал всегда крайний. И банкующий, понятное дело, себя не обижал. Вот только неудержимо после долгого пребывания на холоде текло из носа, а утираться было неудобно — в руках «разводяга» (половник) и очередная миска.

***
 Предполагалось, что это будет день отдыха, но сразу после обеда нас переодели в обычное х/б, посадили на грузовики и куда-то повезли. Оказалось, дивизии была поставлена задача: рыть траншею для прокладки водопровода. Кроме нас, было много народу из других учебных полков. Нам выдали ломы, лопаты, мы тюкали мерзлую землю, но она не поддавалась. Все равно что долбить бетон. Кто-то жег костры, но у нас не было ни спичек, ни дров. В воздухе висело недоумение: почему прокладкой водовода надо заниматься зимой, в мороз, да еще в воскресенье и в день присяги? Спустя три часа, когда уже темнело, работы велено было прекратить и отправить личный состав в казармы. Якобы такой приказ отдал заместитель командира дивизии полковник Российский. «Ура полковнику Российскому!» — завопили мы хором.
 После ужина нас повели в клуб на фильм «Москва слезам не верит». Клуб был новостройкой, его открыли, но отопление еще не подключили, так что внутри было  зябко. Но я помню только первые и последние кадры — все остальное время проспал. Похоже, моему примеру последовало большинство рядовых нашей роты. •