Мои встречи с И. Ладыгиным

Его знали все ржевитяне

Когда в среду, 17 января, развозил газеты, почти во всех магазинах мне задавали вопросы о Ладыгине. Ведь многие ржевитяне узнали о его кончине из прессы. Убедился, что трудно найти в городе человека, который бы не слышал об Игоре Зиновьевиче. Не скажу, что все его любили, но уважали — точно. Конечно, помогло то, что журналист — профессия публичная. Тем более, что Ладыгин — журналист от Бога. Не сомневаюсь, что он легко мог бы работать в центральной газете. С другой стороны, Игорь Зиновьевич был человеком своеобразным, индивидуальным. Как он любил выражаться, «своеобычным». И трудно вживался в любой коллектив. Недаром дольше всего трудился собкором областного издания. Собкор — это «волк-одиночка», которого кормят его ноги.

Так вот, с уходом Ладыгина каждый из ржевитян немного осиротел. Потому что он стал привычным, устоявшимся персонажем местной истории. Как дом или памятник. Казалось, останется навсегда. Увы, болезнь не щадит никого. Сегодня хочу вспомнить свои наиболее памятные встречи с Игорем Зиновьевичем. Это будут субъективные заметки, без приукрашиваний и глянца. Но именно он предпочитал и говорить, и писать только то, что думаешь, и косвенно учил этому других.

Болельщик «Динамо»

Впервые общался с Ладыгиным году в 1974-м или 1975-м. Он пришел к нам за полным собранием сочинений Сталина — тетушка отдавала его бесплатно. Время от времени я открывал какой-нибудь из многочисленных серых томиков и уже тогда, будучи пацаном, удивлялся печатной косноязычности бывшего вождя. Поэтому Сталина мне было не жалко.

Я — 15-летний подросток, он — 37-летний мужчина, уже известный театрал и педагог. О чем мог идти наш разговор? О хоккее — тогда все им бредили, особенно после игр с НХЛ. Предстоял поединок «Спартак» — «Динамо». Он был одним из немногих людей, которые болели за «Динамо». Мы, пацаны, в основном переживали за «Спартак» и ЦСКА. Я же говорю — своеобычный.

— «Спартак» выиграет! — сказал я.

— Ну, это такой апломб… «Динамо» сильнее. Только вот Рика-Баба меня беспокоит.

Что такое апломб, я не знал. Но смысл понял. Рика-Баба — так он называл не блиставшего надежностью голкипера динамовцев Бабарико. А в целом — ни на кого не похожий, играющий словами, как мячиками, мужчина, не лишенный чувства юмора. Это было мое первое впечатление.

Уж напишет, так напишет

В годы застоя трудно было написать что-то этакое, чтобы гудел весь город. Цензура, понимаешь ли. Если и есть недостатки — «отдельные». Ладыгин мог. В 1976 году ржевитяне до дыр зачитывали его судебный очерк «Накипь». Суть была в том, что в центре города бродила пьяная компания. Я даже запомнил фамилию их лидера — Шаров. И они избили мужчину, к которому привязались безо всякого повода. Тот сбегал домой за ружьем и застрелил одного из балбесов. Ему дали пять лет. Позже Игорь Зиновьевич говорил, что после его материала был пересуд, и виновного оправдали.

Как всякий журналист с многолетним стажем, Ладыгин написал сотни статей. Среди них не было серых, безликих, «проходных». А самые звездные запоминались надолго и узнавались по стилю, даже если не были подписаны. Например, «Наводчик в красных штанах» в «Ржевской правде» в конце 80-х — о формировании организованного ржевского криминала, который зарождался за счет нелегальной торговли водкой.

Честно говоря, Ладыгина я уважал и немного побаивался. Он легко мог поставить тебя в неловкое положение. Например, при встрече Игорь Зиновьевич не любил, если кто-то первым протягивал ему руку. Ждал некоторое время, а потом, если уважал встретившегося, протягивал сам. А если нет — совершенно этого не скрывал. И застыть перед ним с вытянутой рукой было не слишком приятно. Еще более ловко он мог прихлопнуть человека острым словом. Кто-то вспоминал, что хвастался полученным недавно орденом, а Ладыгин отреагировал: «Будет что на подушечку положить».

И все же, когда я начал работать в «Ржевской правде», почувствовал, что Игорь Зиновьевич относится ко мне по-особенному. Он без проблем мог сказать про кого-то: «Бездарность». Хоть в глаза, хоть за глаза. И неизменно оказывался прав. Рад, что меня он таковым не считал. Поэтому, когда его родственник, ржевский предприниматель Д. Степанов, решил учредить газету и обратился к Игорю Зиновьевичу за советом, Ладыгин сразу порекомендовал меня. Так я в 1993-м стал редактором «Были».

Некоторое время Игорь Зиновьевич нигде не работал. Но как истинный журналист не мог не писать и время от времени приносил статьи в «Быль». Я им всегда был рад — из-под пера Ладыгина неизменно выходили материалы, способные украсить издание. А потом его пригласили возглавить «Ржевские новости». И он сделал газету своей мечты, которая быстро полюбилась ржевитянам: цветная, многостраничная, разнотемная. Но, как я уже упоминал, про Ладыгина можно сказать то же, что про Нагульнова в «Поднятой целине»: «Из одних углов, и все острые». Так что роман с «Новостями» длился не слишком долго. Возникли «Вести», которым уже трудно было найти свою нишу на местном рынке. Но все равно Игорь Зиновьевич имел непосредственное отношение ко всем существующим местным изданиям: в «РП», «РН» и «РВ» работал, в «Были» активно сотрудничал.

Как он читал Пушкина!

Впервые услышал, как Ладыгин читает «Вновь я посетил…» на одном из юбилеев Пушкинской школы. Чуть ли не единственное белое стихотворение поэта прозвучало так, что все замерли. Я лично испытывал подобные ощущения — внутреннюю дрожь и мурашки по коже — лишь когда слушал по телевизору Пушкина в исполнении Смоктуновского. Безусловно, Игорь Зиновьевич был великим актером. И вообще многогранно одаренным человеком. Прекрасно играл в шахматы, разбирался в живописи и коллекционировал ее. Про его дар убеждения можно складывать легенды — если Ладыгин о чем-то просил, ему обычно не отказывали. Колоритный персонаж ржевской истории. Кстати, в последний раз видел его 19 октября 2006 года на 70-летии школы №1 — он дарил юбилярам свои картины, выглядел вполне здоровым. Прошло всего три месяца — и последовало печальное известие. Бесконечно жаль, что его больше нет.