Заточение

— Притомилась, Васильевна? — окликнул Иван Степанович соседку, сидящую на крыльце. — Вон картошка-то у тебя какая уродилась, — подходя ближе, с плохо скрытой завистью оценил Степаныч.

Зинаида Васильевна, неуклюже прислонившись к перилам крыльца, испуганно смотрела на соседа и не отвечала. Руки, испачканные уже подсохшей растрескавшейся землей, безжизненно висели вдоль тела. Глянув на картошку, непроко высыпанную из ведра на метеную резиновую дорожку во дворе, не по-хозяйски валяющиеся ведро и лопату, сосед почуял неладное.

— Ты чего, девка, никак тово? Молодая ж еще. А я только свататься надумал, — испуганно бормотал семидесятилетний ровесник Васильевны, неуклюже тыкая заскорузлыми пальцами в кнопки мобильника.

Приехавшая "скорая", осторожно укладывая старуху на носилки, предположила инсульт.

— Только ж утром в огороде картошку ковыряла, — охал Степаныч. — Как же она так?

— Вы супруг? — поинтересовался молодой медбрат.

— Сосед, нет у нее никого.

— Вы за домом присматривать будете? — косясь на рассыпанную картошку, продолжил медик.

— Упаси господь, а вдруг что случится. Подождите, сейчас при вас замок навешу, чтоб не подумали чего, — засуетился Степаныч, трясущимися руками не сразу попадая ключом в отверстие. — Вот, Васильевна, ключ в карман кофты тебе кладу. Слышит она меня?

— Слышит, слышит, только ответить пока не может, — успокоили медики.

Когда соседку увезли, старик, кряхтя, собрал в ведро картошку, не к месту сравнивая клубни Васильевны со своей не уродившейся мелочью, отнес вместе с лопатой в сарай. Вечером, впервые за много лет, ему стало страшно и неуютно. Не было знакомого шума телевизора за тонкой стеной, дребезжания посуды, скрипа половиц под тяжелыми ногами. Перед сном, когда сдирал замусоленное покрывало с кровати, его все же настигла мысль, которую тщательно отгонял днем: не станет Зины, кто его найдет, приведись так скрючиться на крыльце или в подполе? Их дом с двумя крылечками располагался на отшибе деревни, и односельчане встречались только возле приезжавшей раз в неделю автолавки.

Приснился плачущий маленький сын, которого просила унять жена-покойница. Степаныч раскачивал колыбель, а сын все плакал, нудно так, тягуче: ня-я, ня-я, ня-я…"Не случилось ли у Вовки чего в Москве», — подумал, открыв глаза, дед и осознал — звуки продолжались. Мя-я, мя-я, мя-я — настойчиво и раздражительно мяукала кошка соседки за стеной, про которую оглушенный несчастьем старик вчера и не вспомнил. "Это ж как я теперь ее вызволю? — с досадой думал старик, раздражаясь на себя за показную честность перед городскими врачами. — Вот он я — и ключик в кофту, не подумайте чего, чужого не надобно. Дурак, может, и варево какое на плите стояло". Согнанный с кровати внезапной ясностью произошедшего и монотонным мяуканьем, взял фонарик и ринулся под окна Зинаиды. "Вроде пусто на газу", — напрягая старческие глаза и всматриваясь в луч, мутно проникающий за стекло, с облегчением убедился Степаныч. испуганно шарахнулся: на свет луча выпрыгнула на подоконник кошка. Истошно мяукая, Тут же стала царапать передними лапами закрытую изнутри форточку.

— Муська, бедная, на что ж я тебя обрек, осел старый, — растерянно бормотал Степаныч. — Ничо, потерпи, мыша слови, ужо рассветет скоро, мы с тобой чего-нибудь придумаем.

Оставшиеся часы до утра Степаныч собирался в город. Отварил картошку в мундире, яйца, достал из подпола соленых огурцов и варенья, уложил все в тряпочную сумку, сверху кинул несколько яблок антоновки. Достал из шкафа старый костюм, почистил кепку, запер дом, избегая взглядом окон Зинаиды, отправился на остановку.

В больницу к соседке, узнав, что не родственник, его не пустили. Сказали, что инсульт, парализована левая часть тела, но вероятность выздоровления большая. Про ключи в кармане кофты и запертую кошку и слушать не стали, пригрозив полицией. Услышав про полицию, Степаныч выпросил в приемной листок бумаги с ручкой, положил на колени кепку и отвыкшей от мелких движений рукой начал корябать: "Участковому заявление. Прошу дать письменное разрешение на взлом форточки окна моей соседки, Иващенковой Зинаиды, которая оказалась в больнице, а ключ у нее, а мне не выдают, потому что не родня, а там запертая оказалась кошка, которую парализованная Иващенкова не может обиходить, а Муська подыхает там с голоду. Я форточку обязуюсь поставить на место, и ничего не пропадет. Или хотите сами взломайте, чтоб животина не сдохла, а я потом за вас все починю. С уважением, Петухов".

В отделении молодой участковый, стараясь не смеяться, заявление не принял и разрешение на взлом не дал. Степаныч попытался объяснить полицейскому по-человечески, что орущую от голода кошку надо вызволять, иначе до приезда хозяйки погибнет, но тот настойчиво выпроводил деда за дверь, объяснив, что тут людей спасать некогда, не то что кошек.

Приехав домой, Степаныч переоделся, очистил холодную вареную картошку, откусил, положил на стол, достал ящик с инструментами и, взяв стремянку, пошел к окну соседки. Заглянув на кухню, увидел на полу выпотрошенные из мусорного ведра картофельные очистки и Муську, сидящую на столе среди разбросанных карамелек. Заметив деда, животное вспрыгнуло на подоконник, стало тереться о стекло. "Счас, потерпи, милая, будет тебе избавление", — приговаривал старик, отгибая отверткой штапики, держащие стекло форточки. Занятый работой, не сразу заметил подъезжаюшую легковушку участкового.

— Все-таки взламываем, значит, незаконно проникаем в чужую собственность, — со вздохом сказал подходящий к окну полицейский. — Чуяло мое сердце, натворишь ты тут дел.

— Ну-ко, стеклышко подержи лучше, сейчас шпингалет открыть попытаюсь. Держи, держи, чего встал, — обратился дед к ошеломленному парню. — Во, пошло. Пойдем, страдалица, там у меня молочко городское тебе куплено, — говорил он прыгнувшей на руки измученной кошке. — А ты погодь, паренек, счас Муську накормлю, потом можешь арестовывать.

— Да иди ты, — тихо сказал полицейский, растерянно вертя стекло в руках.