Поговорить не с кем

75-летний житель деревни Суково, что в сельском поселении Итомля, Евгений Сергеевич Морозов, просыпается раньше всех. Сходит во двор, проведает курочек, выйдет на улицу. Ни души.

— Что за время настало, — сокрушается пенсионер, — даже поговорить не с кем. Необщительный стал народ, да и вымирают деревенские. Раньше, помнится, в Сукове только молодежи было человек шестьдесят, две бригады колхозников в двух машинах едва помещалось. И это после войны. А сейчас летом еще дачники наезжают, повеселее, зимой же хоть волком вой.

Привычку рано вставать Евгений Сергеевич унаследовал от отца. Сергей Владимирович после войны был председателем процветающего тогда колхоза "Красный маяк". Поднимался раньше доярок и в обход по полям, фермам. Всегда пешком, несмотря на большие расстояния. Любил появляться внезапно, чтобы ничего не пустить на самотек. И сына в дела колхозные посвещал.

— Я с детства знал, — вспоминает Евгений Сергеевич, — цену крестьянского труда. — Родители много работали, нас двое детей было. И играть, и работать успевали. Отец рассказывал, что выгоду колхозу приносили крупный рогатый скот и лен. А хлеб и овощи копейки стоили. Картофель оценивали в 6 копеек за килограмм, зерно — в 12-13. При Хрущеве порядок был, а Брежнев уже начал сельское хозяйство запускать. Дальше вообще по наклонной покатилось. Где сейчас тот лен, которым Ржевский район славился? Хорошо, что до развала Союза успели нам мост хороший построить да асфальт положить. Сейчас такое ощущение, что людям нравится жизнь безалаберная, когда никто ни за что не отвечает. Душа болит, когда смотришь, что сейчас в стране творится.

Когда началась война, Евгению Сергеевичу было три с половиной года. Как немцы пришли в деревню, помнит хорошо:

— В десяти километрах от нас была передовая. У нас в доме тоже солдаты стояли. Отец был на фронте, мы с матерью в кухне жили, немцы в комнате. Не злобствовали. Мама печку топит, а фашист смотрит на нас, по голове гладит. Два пальца показывает, мол, у самого двое детей в Германии остались. Конфетами угощал. А после них другие пришли, те были страшнее. Плащи черные до пят, автоматы висят на груди. Что не по ним, оружие на нас направляют. Деревня уцелела, только один дом пьяный немец сжег. А Трубино все полыхало, после войны восстанавливали.

Окончив школу в деревне Радьково (сейчас там только церковь да кладбище), Евгений отслужил в армии и остался работать в родном колхозе шофером. Женился. Супруга Нина Ивановна всю жизнь проработала на ферме.

— И сейчас без дела сидеть не могу, хотя здоровье не то, — рассказывает семидесятиоднолетняя пенсионерка. — Огород заботы требует, курочки, три петуха. Вот нынче 27 цыплят зарубить надо. Двое детей живут в Ржеве, часто вместе с внуками приезжают. Благодать у нас тут, никаких курортов не надо. Яблок уродилось много, яблоньки и сосенки Евгений Сергеевич еще в молодости сажал.

Уезжали из Сукова по хорошему асфальту, который и в Ржеве редкость, не то что в деревнях за полсотни километров от города. В памяти остался наполненный ягодным ароматом воздух и грустные глаза Евгения Сергеевича, у которого остается все меньше собеседников.