Поэт, презирающий смерть. К 120-летию со дня рождения Н. Гумилева

Я кричу, и мой голос дикий —
Это медь ударяет в медь.
Я носитель мысли великой —
Разве можно мне умереть?

Н. Гумилев.

Однажды Луи Арагона спросили, что он думает о поэтической России. Мастер ответил: «Россия, видимо, невероятно богатая поэтическая держава, если может столь хладнокровно уничтожать своих гениев». Кого именно он имел в виду, доподлинно неизвестно. Но одним из таких гениев, хладнокровно уничтоженных своим Отечеством, несомненно, был и Николай Степанович Гумилев, один из основоположников течения акмеизм, первый муж А. Ахматовой.

Гумилев родился в 1886 году в Кронштадте, где его отец работал военным врачом. Вскоре он ушел в отставку, и семья переехала в Царское Село. Стихи и рассказы Гумилев начал писать очень рано, а первые его стихотворения были напечатаны в газете «Тифлисский листок» в столице Грузии, куда семья переехала в 1900 году. Через три года Гумилев возвратился в Царское Село и поступил в седьмой класс Николаевской гимназии. Учился Николай, особенно по точным наукам, из рук вон плохо; он рано осознал себя поэтом и успехи в литературе ставил для себя единственной целью. Окончив, с горем пополам, гимназию, уехал в Париж, успев, правда, выпустить первый сборник «Путь конквистадоров». Но первый блин оказался комом, сборник был подвергнут суровой критике, и сам автор больше его никогда не переиздавал.

В Париже Гумилев слушал лекции в филиалах Сорбонны по французской литературе, изучал живопись, издал три номера журнала «Сириус», довольно близко сошелся с будущим основоположником французского кинематографа А. Верже.

В 1908 году в Париже вышел второй его сборник «Романтические цветы». Требовательный Брюсов, главный оппонент «конквистадоров», резко изменил свое отношение к молодому автору и предрек ему славные поэтические перспективы. Вернувшись в Россию, Гумилев проявил и незаурядные организаторские способности. В тандеме с В. Ивановым он организовал так называемую «Академю стиха», помогал С. Маковскому в издании альманаха «Аполлон».

В 1910 году Гумилев женился на А. Горенко (будущей знаменитой поэтессе Анне Ахматовой) и осенью этого же года впервые отправился в Абиссинию, совершив трудное и опасное путешествие.

«Я побывал в Абиссинии три раза и в общей сложности провел в этой стране почти два года. Свое последнее путешествие я совершил в качестве руководителя экспедиции Российской академии наук», — писал Гумилев в дневниках.

Н. Гумилев называл свою поэзию музой дальних странствий. До конца дней он сохранил верность этой теме. Говоря о военной лирике Гумилева периода 1914 — 17 годов, нельзя не помнить о психологических особенностях его личности — «И вечный бой, покой нам только снится». Эти строки А. Блока как нельзя лучше характеризуют порывистый и деятельный нрав поэта. Не зря ведь тот же Блок сказал однажды о молодом коллеге: «Коля — поэт-воин, презирающий смерть».

Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Жил в Лондоне и Париже, занимался восточной литературой, переводами, работал над драмой «Отравленная туника». В мае 1918 года он вернулся в революционный Петроград. И его целиком захватила тогдашняя напряженная литературная атмосфера. Н. Гумилев вместе с А. Блоком, М. Лозинским, К. Чуковским работает в созданном А. Горьким издательстве «Всемирная литература».

У политически совершенно безграмотного поэта была своя «теория» о том, что должно, оставаясь при любых убеждениях, честно и по совести служить своей Родине, независимо от того, кто стоит у власти. Поэтому новую власть он принял весьма лояльно и был полон грандиозных планов. Но его жизнь трагически оборвалась в августе 1921 года.

О смерти Гумилев думал всегда. Известно, например, что в возрасте одиннадцати лет он попытался покончить жизнь самоубийством. Да, думал о ней он всегда, но весьма своеобразно.

Поэтесса И. Одоевцева вспоминала большой монолог, который произнес в ее присутствии Н. Гумилев в рождественский вечер 1920 года. «Всякая человеческая жизнь, даже самая удачная, самая счастливая — по сути своей трагедия, ибо неизбежно кончается либо на погосте, либо на поле боя. И что с того, что я презирал само понятие Смерти. Она — косая — в свою очередь тоже презирает само понятие Жизни. И нет в мировой практике еще ни одного случая, чтобы Жизнь победила Смерть. А все сказки про Христа, бессмертие души и царствие небесное — это лишь жалкие попытки завуалировать собственный страх перед червями, которые когда-то будут точить разлагающуюся плоть».

Через полгода с небольшим после этого разговора поэт был арестован органами ГПУ за «участие в контрреволюционном заговоре» (так называемое Таганцевское дело). Накануне ареста, второго августа, по словам близкого его друга В. Ходасевича, Гумилев был необычайно весел: «Я чувствую, — говорил он, — что вступил в самую удачную полосу моей жизни. Обыкновенно, когда влюблен, я схожу с ума, не сплю по ночам. А сейчас я спокоен. Завтра, наверное, буду спать до обеда».

Но до обеда спать ему не пришлось. За ним пришли в четыре утра. «О том, как Гумилев вел себя в тюрьме и как погиб, мне доподлинно не известно, — писала много позже Одоевцева. — Письмо, присланное им из тюрьмы жене с просьбой прислать табаку, шерстяные носки и оригинал Платона, с уверениями, что беспокоиться за него не стоит, «я играю в шахматы много и немного пишу для себя и тебя», приводилось неоднократно.

Остальное — только слухи. По этим слухам, Гумилева допрашивал Якобсон — тонкий, умный и опытный следователь, знавший наизусть почти все его стихи. Это, конечно, льстило поэту. Но в какой-то степени именно этот факт и подорвал его дух».

Первого сентября 1921 года в газете «Петроградская правда» было помещено сообщение ВЧК «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти» и список расстрелянных участников заговора в количестве шестидесяти одного человека. Среди них под номером тринадцать значился «Гумилев Николай Степанович, тридцати трех лет, бывший дворянин, филолог, поэт, беспартийный, бывший офицер».

В марте 1922 года петроградский печатный орган «Революционное дело» сообщил следующие подробности о казни участников кружка профессора Таганцева: «Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской железной дороги. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики и вопли о помощи. Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по ним была открыта стрельба.

На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего вся яма, где стонало еще много живых и раненых, была засыпана землей…»

Далее, мне кажется, автор этой статьи впадает в полный литературный и психологический маразм. Вчитываемся: «Мы, верные дети Советской власти, отдаем дань беспримерному мужеству и революционному самосознанию бригады стрелков под опытным командованием товарища Боброва».

А вот как сверхциничный «товарищ» Бобров сам рассказывал о подробностях своего «подвига» студентам Казанского университета: «Да… Этот Гумилев, которого вы так обожаете… Нам, настоящим большевикам, было просто смешно… Но знаете… все-таки шикарно умер… Улыбался, курил папироску, шнурок зачем-то завязал… Фанфаронство, конечно, позерство, спектакль для быдла. Пустое младенчество, но все-таки — крепкий тип. С таким презрением на нас смотрел».