Легенды брошенного края

Окончание. Начало 16 августа.

- 4 -

Едва из ольховой сельвы мы вышли на чисто поле, к нам подбежал… козел. Не горный и не буриданов — обыкновенный домашний козел, насколько я разбираюсь, анненской породы. Благоухал он не пресловутой «козлятиной», а свежестью луговых цветов и трав. Сначала я, каюсь, подумал, что это призрак. Ну, один их тех аморфных посланников прошлого, в котором творил свои чудеса Человек в кафтане. Но мой всезнающий гид успокоил: козел был вполне материальным, нашим современником, а одичал он совсем недавно, настолько недавно, что и одичать-то по-настоящему не успел, придурялся.

Оказалось, он был последним питомцем деда Афони, местного старожила, умершего по зиме. Развалюху деда его падчерица продала каким-то москвичам под дачу. Хотела продать вместе с козлом, но москвичи заартачились. Не то что им денег было жалко тратить на животину или ухаживать лень за ним, просто, как объяснил посредник, у будущих владельцев аллергия на козлиный дух, как у ласки.

— Какой еще ласки? — не понял я.

— Обыкновенной, которая по полям мышкует. Есть такой зверек — для грызунов и лошадей страшный враг. Ну, мышей он, понятно, ест — туда им и дорога, а вот лошадей изводит до пенных судорог, а иногда защекотывает (словечко-то какое!) до лютой смерти. Ласки испокон веков проникают в конюшни и лижут конский пот. Соли им в организме не хватает или просто прикалываются так, не знаю. Но лошадям от их щекотки — одна морока. Зато козлов ласки, как и москвичи, не переносят. Поэтому, когда кавалерия славного донского атамана Платова с триумфом ехала по Парижу, во главе кавалькады победоносно шествовал козел.

— Сам придумал? — с подозрением спрашиваю я.

— Легенда, — отмахивается Андрей и берет козла за рога. В прямом смысле. Треплет его за куцую бороденку, потчует сухарем. Между тем упорно гнет свою линию.

— Короче, покупать дачу вот с этой бестией посредник отказался наотрез, но за полцены согласился купить его лично для себя, чтоб сделать чучело любимой теще на могилу заместо памятника. Да ты не хихикай, у богатых свои причуды… В ту же ночь, почуяв неладное, Степка с родного двора свинтил. А кролики дяди Афони разбежались еще раньше. Разбежались и без догляду расплодились, теперь их, как в Австралии. Прошлый год химавиацией травили — не помогло. Помидоры у всех повяли, даже чертополох скукожился, а кроликам — хоть бы хны. И пчелы улетели. Даже ротаны, что в пруду кишмя кишили, — все, как один, на берег повыбрасывались.

— То есть как?

— Молча! Как киты в Калифорнии. Мои влюбленные целый месяц гужевали. У людей есть медовый месяц, а у моих кисок случился рыбный.

- 5 -

Я посмотрел на него с недоумением, он на меня почему-то со снисхождением.

— Тут теперь из всей путевой фауны только две бесхозные кошки остались, я даже не знаю, как их зовут. Условно назовем их Васькой и Муськой. Знаешь, Юр, бытует мнение, что кошки, в отличие от собак, привязываются не столько к конкретному человеку, сколько к конкретному жилищу. Хозяева этих бедолаг отошли в мир иной еще по осени и не оставили им никакого наследства: ни счета в банке, ни недвижимости. Пургеныч, племяш тети Маши, хотел ее домишко в город перевезти. А на чем? Теоретически можно на грузовом самолете, но в округе нет ни одной взлетно-посадочной полосы. Просил нелидовских военных тягач одолжить — там у них школа от военкомата — те тоже отказались: террористов боятся, то ли чеченских, то ли местных. Им строго-настрого за­прещено выводить машины за пределы города. Неясно только, зачем они там тогда квартируются, мусор, что ли, на вездеходах возят… Обратился к мужикам… Те подсчитали — нужно как минимум пять подвод на конной тяге, это не считая бани, туалета и штакетника. Опять подсчитали, сколько уйдет горючего, в смысле, фуража — мать честная! Овес оказался втрое дороже солярки. Плюс солидол.

— А солидол гужевому транспорту зачем?

— Как зачем? Колеса смазывать. Что у телеги, что у «мерседеса» колеса по одному принципу вращаются — не подмажешь, не поедешь. Короче, сжег наследничек теткину развалюху к едрене-фене. Тоже мне, огнепоклонник. Раньше, помнишь, да вряд ли, ты еще маленький был, такая каста в Персии процветала — зараострианцы. Они сначала сжигали покойника, а на сотый день после смерти — его дом, со всей скотиной и скарбом. Вот и Пургеныч туда же. Сжег, одним словом, а недавно копаюсь на своем участке, смотрю — шкандыбает. Зачем это, думаю? Бабку что ль помянуть… «Зачем, — говорю, — приехал?» «Да вот, — отвечает, — в суматохе про кошку с баней забыл. На произвол судьбы бросил». Ну, баня мне по фигу, пусть горит, если что, я и на колодце ополоснусь, а кошку его в подполе трое суток прятал. Теперь она в прямом смысле слова подпольщица…

- 6 -

А с Васькой же и того смешнее история. Лет десять приехал в эти края один молодой питерский авангардист. Какой уж он в нашем арьергарде авангард увидел, не мне судить, я в живописи не разбираюсь. Только понравились ему тут две натуры: гранитная глыба на Горелых мхах и глухонемая Нюра. С глыбой все ясно. Вернее, наоборот, ничего не ясно. Каким образом кусок мегалита весом тонны в полторы и с человека ростом мог оказаться в самом центре лесной болотины? Говорят, даже ученые по его душу из института геологии приезжали. Тектонический рудимент, говорят. Земля, говорят, находится постоянно в подвижках и выталкивает из недр на поверхность тяжелые элементы: стронций, анаглабенд, ну, и прочую шушеру типа кирпичей и щебенки. Но чтоб такое! В смысле большое и никому не нужное… Нет бы какой изумруд или топаз вытолкать, слабо.

Потом геологи, несолоно хлебавши, ретировались, уфологи засветились. В основном старые лысые маразматики и вульгарные девки. Все пытали на предмет летающих тарелок и прочих братков по разуму. Не было ль у нас контактов. А откуда им быть? Пока Витька Мелешин жив был, не спорю, контакты имели место. У него — с ними. Но он же не только с ними контачил, он как литровку уговорит, у него и черти по избе скакали, и Бальмонт на огонек заходил… Из всех поэтов чаще всего именно почему-то Бальмонт. В общем, и эти ни с чем уехали. Так что с гранитом все ясно — темный лес. Поэтому авангардисту сия натура и понравилась. А вот насчет Нюрки — полная загадка. Чем она ему в душу запала… Рисовал он ее каждое лето, с мая по октябрь. Как весна, так он к нам. Тут на отшибе вагончик стоял, еще со времен мелиораторов. Помнишь, мы тогда повсемест болота осушали. Сначала целинные земли осваивали, потом залежные, потом и до заболоченных добрались только толку от этого — на копейку, а убытков — на рубль двадцать. Я в экологии не силен, как и ты в садоводстве…

— Спасибо за откровенность.

— Пожалуйста, переживешь… Но вред мелиорации ощутил на собственной шкуре. В буквальном смысле. Раньше, до всех этих экспериментов, здесь благодать была. Выйдешь, бывало, вечером на колодец — и брязгаешься голяком, сколько душе угодно.

— Прямо голяком?..

— Хоть прямо, хоть криво… Тут по укладу жизни народ наготой не брезгует, главное, чтоб до разврата не доходило. Но я не про то, я про самую соль. Стало быть, брязгаешься голяком, закаляешься, смываешь с себя телесную скверну, подводишь итоги дня — лепота! А теперь, чтоб воды для чайника принести, хоть в скафандр одевайся, комарья развелось, как мух цеце в рабовладельческой Африке. И мутируют год от года. Ты восьмикрылых с двумя хоботками видел?

— Ты что-то там про художника говорил, про кота его, про натуру.

— Рисовал он ее с упоением. Наверное, целый вернисаж ей посвятил. В основном, на фоне того гранита. Потом она от него родила, потом у нее мать умерла и по линии собеса ее в дом инвалидов определили, а малыша — в приют. Художник неделю протосковал, две пропьянствовал да и сгинул восвояси. А вагончик тот газовщики умыкнули. Так Васька и стал бомжом.

- 7 -

К обеду мы, наконец, добрались до конечной цели. Сели в саду под грушей перекусить.

— Ну, как тебе моя глухомань?

— Классно! — от чистого сердца признался я. — И легенды у тебя интересные, особенно про гранит во мхе.

— Э-э-э, — собеседник недовольно машет рукой, — про гранит-то как раз и так себе. Дядя Проша незадолго до кончины проболтался одному журналисту… Во время войны наши зенитчики немецкий бомбардировщик сбили, как раз над Каштановым лесом. Ну, он и пошел по глиссаде носом воздух пороть. Чует, видимо, гад, что все, отлетался, открыл свои «кингстоны» и глыбу эту в болото выбросил. Зачем он ее в брюхе тащил, не знаю. Может, заместо фугаса, а может, наоборот, за линию фронта в качестве раритета. Фрицы, они ж падкие были до всего чужого, даже валунов, хоть у самих навалом. Ну, а сам самолет уже за рекой разбился. Хотя, может, и это легенда. Дяди Проши уж год, как нет. Из всех легенд теперь здесь лишь я остался. Слушайте, переселяйтесь ко мне, а? Прикинь, какую лет этак через пятьдесят про нас легенду сложат! И чего им, скажут, в городе не жилось? В этой, как там ее, цивилизации.

Я обещал подумать.