Конкурс "Адюльтер". Дуплет с конфузом

Жил-был когда-то в нашем городе (может, и поныне живет, не знаю) простой работяга-слесарь, некто Михаил Иваныч. И была у него жена — продавщица Зина. Михаил Иваныч был человеком сугубо домашним, внешне весьма заурядным, темперамента вялотекущего; любил после работы хлопнуть стопочку, посмотреть по телеку «наших с канадцами», потрепаться на кухне с соседом за жизнь. Но это не главное, не суть — оболочка, так сказать, без содержания. Суть заключалась в том, что была у него пламенная страсть — охота. Все выходные, отгулы, праздники и отпуска, даже больничные — он проводил на охоте. Но даже и это еще не самая суть — охотников в те времена у нас было не меньше дичи. Михаил Иваныч же был охотником от Бога. Стрелял так, что герой вестернов Клин Иствуд, образно говоря, и рядом не валялся; звериные тропы хранил в памяти лучше самих зверей; знал в окресте сотни верст все зимовья, всех лесников и браконьеров; умел соорудить под ливнем шалаш с обогревом и знал много охотничьих баек. Одним словом, в лесу он преображался — из затюканного бытом и соцсоревнованием мужичонки превращался в душу компании. Но ведал об этом лишь посвященный круг.

Жена Зинаида Петровна, в противовес мужу, была женщиной эффектной, броской, шустрой и, что немаловажно, лет на пятнадцать младше. Ходили слухи, будто их мезальянс случился на почве жилищного вопроса. И опять — это не суть; зрим в корень. Зрим и приходим к выводу, что такая «в попе гвоздик» барышня просто не могла не наставлять мужу рога. Так будет точнее — высокопарное иностранное слово «адюльтер» как-то не очень вяжется с приземленным совковым реализмом.

Но беда Михаила Ивановича, а вина Зинаиды Петровны заключались в том, что постоянного любовника у нее не было и составить какой-то определенный график измен, скажем, строго по пятницам или сутки через трое, она заранее не могла, всякий раз прибегая к экспромтам. Однако с ходу выдать экспромт — это не глазунью поджарить: до высот Жириновского ей было не досягнуть. А вот придумать стереотип — на это ее мозгов хватило.

Значит так: приходит усталый супруг с работы, а на столе — бутылочка. «С чего бы вдруг?» — удивляется наш герой, а сам (и это видно его глазам невооруженным глазом) — не дурак, чтоб игнорировать.

— Да, вот, — простецки так молвит Зиночка, — весна на улице и все такое, капель звенит, ручьи журчат, почему бы и не расслабиться?

— Ну, раз капель, то по пять капель можно.

Садятся они за стол и расслабляются, причем своеобразно. Она ему — стаканюгу с верхом, себе — на донышке.

К чести Михаила Иваныча, хмелел он стабильно быстро. И тут основное для жены — не прозевать момент, чтоб хмель дошел аккурат до нужной кондиции. Лишние двадцать грамм — и все, хана всему экспромту: муж завалится на диван, тогда ему хоть кол на голове теши — ни за что не даст по морде. А именно в этом и заключалась фишка. Едва хмель доходил до нужной кондиции, она — щи ему на брюки и пельменем в лоб.

— Зинуль, да ты че?

— А че ты расселся, как… — и далее, типа, убери свои костыли, пока я их не обломала.

— Да ты че, Зинуль? — Михаил Иваныч начинает суетиться, вставать, а ножка у табурета уже откручена. В общем — падение, вопли, перевернутый стол; в итоге — на кухне полный бардак.

И пока Иваныч лежа соображает, что произошло, Петровна бежит в прихожую и вызывает «02». Милиция в те годы к семейным склокам относилась серьезно, не то что сейчас, потому что семья тогда была «ячейкой общества». Это уже при Гайдаре она превратилась в «одну из конфигураций посттоталитарного социума».

Приехали . Составили протокол со слов хозяйки и ее соседей. Соседи, они ведь тоже не дураки, прекрасно знали, что Зинаида Петровна работает в магазине дефицитных товаров — то туалетную бумагу по госцене им продаст, то через знакомых журнал «Работница» выпишет.

По обоюдному согласию сторон — потерпевшей и сержанта ­ ­— дебошира наказывают по минимуму: отвозят на ночь протрезветь (определять его «на сутки» для потерпевшей было не с руки — чревато обвалом рубля и семейным дефолтом).

Едва процессия исчезает на лест­ничном марше, Зинуля опять третирует телефон. Любовник приезжает к ней в два раза быстрее милиции, чай не медовый месяц — за розами в оранжерею ехать некогда.

Увы, первый блин не оказался комом и вакхическая фемина вошла во вкус, тем более, что Михаил Иваныч для данной ситуации мужем был почти идеальным. Мало того, что хмелел чуть ли не от запаха, так наутро еще ничего и не помнил. Спроси его, например, зачем он застрелил президента Кеннеди, а он и не вспомнит, лишь пожмет плечами в свое оправдание: мол, пьяный был.

Таким образом, за весеннее-летний период горе-выпивоха отметился в казенном доме восемь раз. Даже сам начальник изолятора стал его уважать. «Иваныч — говорил он, провожая его утром, — чего ты дурью-то маешься? Ты лучше в пятницу после работы сразу к нам. Приноси с собой поллитровку, я не супротив, и на боковую».

Неизвестно, сколь бы долго длилась эта канитель, но случился однажды форс-мажор: прямо от верстака вызвали товарища N в заводоуправление, пред светлые очи парторга «Ну, — подумал он, — все: либо ЛТП, либо насчет партбилета».

Однако… Кроме парторга, в его кабинете сидел в уголке под фикусом еще один человек в штатском. Они встретились взглядами, и слесарь похолодел.

Однако… Когда товарищ в штатском заговорил, атмосфера в апартаментах несколько потеплела. Ля-ля тополя, — сказал он, — как здоровье? Как зарплата? Как родственники, особенно те, что за границей? И, главное, партдисциплина — как?»

Узнав, что Михаил Иваныч ни на здоровье, ни на зарплату не жалуется, родственников за границей не имеет и делу построения коммунизма отдает всего себя без остатка, гость пришел в неописуемый экс­таз. Он сорвался со стула и забегал по кабинету, едва не опрокинув фикус.

Оказалось, в наш район приезжает очень (подчеркиваю, оч-чень!) ответственное лицо с широкими полномочиями. У него тут прорва дел, но на досуге он-де очень любит пострелять по зайцам. Но лучше по лосям.

Одним словом, надо организовать — и изобилие лосей, и изобилие впечатлений. А изобилие баб и водки берут на себя компетентные органы. Вы согласны? А то ж…

Охота прошла на славу: лоси, водка, девки, костерок — суть не в этом. Суть в том, что за прекрасную организацию Михаил Иваныч был поощрен: парторгом — грамотой «Ударник пятилетки», а человеком в штатском — объемистым конвертом с сургучом.

Однако… Сначала Михаил Иваныч наивно подумал, что там червонцы (он как раз копил на мотоцикл). Трясущимися от радости руками вскрыл — и обомлел: там был десяток цветных фотоиллюстраций на тему: «Как ваша супруга проводит свободное время. И главное — с кем». Вместо того, чтоб, сволочь, мужу жарить макароны и строить светлое завтра. Ну, до завтра надо еще дожить…

И что характерно — под всеми фотокомпроматами стояли даты. И даты эти точь-в-точь совпадали с датами его, мягко говоря, закидонов.

Когда Михаил Иваныч переступил порог родного жилища, жена суетилась на уютной кухоньке: щи, пельмени, перцовка — весь джентльменский набор уже поджидал его «за встречу». Не снимая ружья и чоботов, он спросил ее сокраментально: «Ну?..» «И без всякого пафоса, как переводчик пиратских видеофильмов, добавил: «Шутки кончились…»

Бабы хоть и глупы по своей природе, но все равно не настолько, чтоб не понять очевидного: скорее всего, шутки и правда кончились…

Стремительным маневром Зинаида Петровна ринулась в прорыв — к телефону. Но, привыкший на охоте к внештатным ситуациям Михаил Иваныч оказался проворнее: прикладом «тулки» он размозжил аппарат, как фарфоровый сервиз.

Но и жена в таких пертурбациях была не дилетанткой. Пока он зачем-то снимал болотники, она ему — под пах коленом и — выскочила за дверь.

Кое-как очухавшись от контрвыпада, разувшись на левую ногу, глава семьи доковылял до лоджии. Благоверная уже пересекала авеню — быстрее, быстрее, за угол, там ждал ее телефон-автомат. Михаил Иваныч не стал окрикивать беглянку, просто снял с плеча двустволку, зарядил, и, прими Господи рабу свою! — саданул волчьей картечью.

Она упала. Охотник перекрестился. Но супруга поднялась на четвереньки и погрозила ему кулаком: «Не в милицию, в зону упеку, ирод-христопродавец».

Второй выстрел оторвал от земли сразу все ее четыре конечности. В соседних окнах вспыхнул свет, в подъезде злобно, по-собачьи, завыла кошка. На сей раз подняться жертва уже не смогла, но вожделенный телефон был так близок и так спасительно светился в полуметре кирпичный угол дома. Поэтому она поползла.

Теперь стрелок уже не торопился, знал — дичь в его руках. Он хладнокровно закурил, перезарядил «свою безотказную» и… на сей раз припечатал ее к асфальту дуплетом.

Дверей Михаил Иваныч запирать не стал. Когда за ним приехал наряд милиции, не тот, что раньше, а настоящий — кто в штатском, кто со звездами — он уже допивал перцовку и все что-то нечленораздельно бубнил под нос.

— Эт-тож надо,а!.. Кто скажи, в ухо бы дал… Теперь надо мной весь город смеяться будет… Позорище… Такой конфуз.

— О чем это ты, Иваныч? — участливо спросил участковый. Как всегда, согласно поговорке, последнему об изменах жены известно становится мужу. Поэтому участковый был в курсе дел.

— Да, как же, Сергей Семеныч… Секача-пятилетку с первого выстрела ложу, а эту… весь запас картечи ухайдохал.

— Мда, конфуз… — поддакнул Сергей Семеныч и расстегнул наручники.

Ю. Полторак.