"Дни, в которые..." Несостоявшийся роман

Женщина я обаятельная. Так считают некоторые мои знакомые. Но не привлекательная. Это я сама понимаю. Кого может привлечь дама, походка которой вопит о заболевании суставов, да и в возрасте таком, что не хочется вспоминать. Родилась я в том же месяце и том же году, в котором гитлеровцы оккупировали Ржев. Хорошо, что два события — мое рождение и оккупация — произошли в городах, отстоящих далеко друг от друга. Иначе некому было бы писать этот рассказ.

Оптимизм, чувство юмора, незначительный склероз, другие уже перечисленные качества да сумка с вещичками — вот тот багаж, с которым я поехала в санаторий «Карачарово». Поселили меня на четвертом этаже с видом на Волгу с лоджией. На ней-то я и проводила все вечера. Соседкой оказалась бабушка лет на пятнадцать старше и с гораздо большим склерозом, чем у меня. Общий язык мы нашли быстро и в приподнятом настроении начали отдых и лечение. Все меня радовало: и погода, и питание, и доброжелательный персонал санатория, и библиотека, в которой я с удивлением обнаружила книги современных писателей. Там впервые познакомилась с творчеством Эдуарда Тополя, за которым теперь слежу постоянно.

Спустя неделю мне стало скучновато из-за однообразия. Любимым развлечением стало стоять на лоджии, любуясь водой и небом в любое время дня и любую погоду. В лицо я уже знала многих отдыхающих. С некоторыми успела познакомиться. Иные из них попадали в поле моего зрения во время стояния на лоджии. Вот соседки по этажу пошли купаться (мне-то за ними не угнаться), вот сосед по столу что-то фотографирует, а вон художник (или рыбак) возвращается с мольбертом и удочками, чтобы успеть к завтраку (а иногда к обеду).

А еще у меня привычка постоянно напевать что-нибудь себе под нос. Напеваю не только когда хорошее настроение, но и когда плохое, чтобы не выть. Причем иногда и не замечаю, что мурлычу. Эту привычку — напевать — я превратила в развлечение. В течение дня намечала, какие песни буду петь, коротая одиночество на лоджии. В один вечер пою русские народные, в другой Дунаевского, третий — где упоминаются имена, песни об осени и зиме, весне и лете...

И вот мой отдых подошел к концу. Я соскучилась по дому, по близким и решила отбыть на день раньше. Тем более, нашла земляка, за которым из Ржева приедет машина, где и мне найдется место. Днем бросила в воду монету, попрощалась с соседями по столу, с персоналом санатория, со знакомыми. А вечером после ужина, когда все еще были на танцах, постояла на лоджии, полюбовалась в последний раз прекрасным и таким родным видом и пошла спать. Надо лечь пораньше, чтобы утром собрать до завтрака вещи, а после завтрака сразу уезжаем.

Соседка моя уже храпит, а я за­снуть не могу — то ли храп мешает, то ли волнуюсь от того, что закончились и отдых, и лечение, предстоит дорога. Не сплю, и все тут. Сколько прошло времени, не знаю, так как не зажигаю свет, чтобы не разбудить бабушку. Она бывает очень недовольна, когда нарушается ее сон. Я тихонько встала, прихватила одеяло, вышла на свежий воздух, плотно притворив за собой дверь. Укутавшись в одеяло от комаров и для тепла, любуюсь небом (оно такое звездное), водной гладью с причудливым отражением деревьев. Из некоторых комнат с разных сторон доносится храп, но он отдаленный и не мешает. И, как всегда, у меня тихонько запелось. Звучала я гораздо тише долетавших до меня звуков из разных окон. Снизу потянуло дымком сигареты. Это бывало почти каждый вечер, но я не придавала значения. А надо было бы.

И вдруг мужской голос с третьего этажа неожиданно спросил из темноты: «А морские песни можете?»

— Могу, — не задумываясь, ответила я.

— Спойте, пожалуйста.

— По заявкам дороже, — отшучивалась.

Мне были предложены конфеты, вино, но куда оно все, на ночь глядя?

— Хотите, подарю вам эскиз? Я художник.

— Хочу, — немедленно согласилась я, вспомнив того мужчину, который постоянно попадал в поле моего зрения то с мольбертом, то с удочкой.

— Как мне вам его передать?

— Привяжите к самому длинному удилищу и подайте. А почему вы хотите именно морские песни?

— Я бывший капитан первого ранга. Служил на черноморском флоте.

Я тихонько запела про отважного капитана, который объездил много стран. Внизу тихо. Спела про скалистые горы (любимая песня моего отца), «Матросские ночи», «Севастопольский вальс». Внизу тихо. Ни слов, ни аплодисментов. Петь ли мне дальше или идти спать, не знаю. Ну, думаю, спою последнюю — и на боковую.

Только так подумала, как вижу: между моим балконом и нижним что-то шевелится. Стала следить и, наконец, дотянулась до удилища с привязанным кусочком холста. Сняла честно заработанный подарок. Поблагодарила, извинившись, что не могу его сразу оценить, потому что в темноте ничего не видно, а свет зажечь нельзя, так как соседка может проснуться.

— Я там на обороте кое-что написал.

— Я утром все посмотрю.

Понемногу мы разговорились и оказалось, что все вечера он меня слушал, сидя на своем балконе и покуривая. Разговор напоминал двух собеседников в купе поезда, которые знают, что они разъедутся и никогда не встретятся. Тут и откровения, и переживания (он три месяца назад потерял жену), и отношение к живописи (он член союза художников), музыке, литературе. Я посоветовала ему, что взять в библиотеке, так как он оставался еще на неделю. Разговор был интересным и, очевидно, долгим.

У отдыхающих из соседних комнат уже прошел первый сон. Наш диалог, довольно громкий, ведь он проходил между третьим и четвертым этажами, мешал их сну, что они дали нам понять. Мы наскоро распрощались, и я отправилась спать. Но у меня получилось, как в старинной русской песне: «И опять я целу ночку не спала, и опять душой младешенька была».

Еле дождалась утра, когда можно будет рассмотреть подарок.

Не буду описывать пейзаж с одинокой березкой. Посвящение на обороте взволновало меня гораздо больше, поэтому привожу его полностью.

Надпись на обороте.

Этюд Волга, свежий ветер.

Сан. «Карачарово».

Неизвестной певице с четвертого этажа за душевные песни.

Ваши песни в душу проникают,
Вроде трогают какую-то струну.
Мне от них тревожно так бывает,
Отчего, и сам я не пойму.

Вас не видел и совсем не знаю,
Только голос слышал по ночам.
Вас счастливой очень представляю,
Когда радостно — пою немного сам.

В. Луговской.

11.08.97.

Это посвящение было написано до нашего разговора. Если бы он написал после, то в чем-то его представления обо мне изменились.

После завтрака я уехала, так и не встретившись с Владимиром Луговским, капитаном первого ранга, членом союза художников, поэтом. А зачем встречаться? Пусть все останется, как случилось.

Заканчивая свой рассказ, подумала: «А почему я его назвала «Несостоявшийся роман»? По-моему роман состоялся. Была темная ночь, звездное небо, был он под ее балконом, теплый задушевный разговор (почти Шекспир), обмен дарами (она ему — задушевные песни, он — стихи, написанные от души, и этюд, в который была вложена частица его вдохновения).

А название рассказа я менять не буду. Считайте, как хотите. У меня на стене висит скромный пейзаж. Иногда я его снимаю, чтобы прочесть то, что написано на обороте, хотя и так все помню. Память услужливо возвращает меня в те дни, когда я находилась под впечатлением необычного романа. Хотя давно уже закрутилась в водовороте быта, но «все передумываю снова, всем перемучиваюсь вновь» (М. Цветаева).

Л. Н. Г.