Дни, в которые... Северное сияние по-ржевски

Давно это было, в конце сороковых — начале пятидесятых прошлого века. Мы, послевоенные мальчишки, видевшие фашистскую оккупацию, концлагеря, чужбину, голод и холод, стремились к совершенству. Не по годам взрослые, но все равно еще дети.

В то время, закончив четыре класса, можно было поступить в ржевское железнодорожное училище. Здесь мы могли получить хорошие специальности: слесарей по ремонту паровозов, вагонов, мастеров по ремонту путей, помощников паровозных машинистов, мастеров СЦБ и другие. И мы, городские и сельские мальчишки, с радостью взялись за учебу. А когда шли с практики из депо через город, специально не мыли чисто руки, а на лице оставляли следы мазута, чтобы видели, что идут мастеровые люди, гордились.

Дисциплина в училище была строгая. Приходить надо было строго по форме. На общих линейках, утром, все хорошо пели гимн СССР. Никто в училище ни в туалете, ни за углом не курил.

На праздники, 1 мая и 7 ноября, на улице Коммуны проходили демонстрации. Трибуна устанавливалась напротив ЧД. Демонстрацию открывали школы города. Потом шло наше училище. Строго по форме, с оркестром, солдатским шагом. Ведь недели за две мастера тренировали нас строевой подготовкой. И очень зрелищно проходили мы мимо трибуны, а народ, стоявший на тротуарах по обе стороны улицы, дружно аплодировал нам.

В училище можно было, кроме овладения профессией, заниматься кто чем хочет. Художественная самодеятельность, спортивные секции. Ежегодно ездили в Калинин на смотры самодеятельности. И без грамот и званий лауреатов не возвращались. Потом долго Володя Лисичкин был солистом в клубе ЖД. Тоже выпуск нашего потока.

Наша группа слесарей по ремонту паровозов 2 «В» была, как говорили преподаватели, не совсем дисциплинированной. Училось много городских ребят: то форму нарушат, то на урок опоздают. Автобусы в то время в городе не ходили. Однажды на линейке директор училища, ныне покойный П. Бурденко, сказал: «Группу 2 «В» по окончании училища загоню, где Макар телят не пас.

Но, несмотря на кое-какие пробелы, успеваемость в группе была хорошая. На выпускных экзаменах более половины группы, кроме своей специальности слесаря, сдали и на помощников паровозных машинистов. Нам было по 16-17 лет, и до 18 лет садиться за левое крыло паровоза было нельзя.

В 1949 году городские власти обустраивали городской сад (только что построили летний драмтеатр). Надо было озеленить горсад, нашему училищу поручили это дело. Каждой группе было дано задание посадить свою аллею. И мы после занятий шли в горсад и занимались посадкой деревьев. Потом носилками перемещали землю из дальних углов сада на клумбу, напротив парадного входа в театр. И клумба была лучшая во всем городе. Даже цветы на ней росли такие, как в сквере в Москве, напротив Рижского вокзала. И уже потом, через несколько лет, приходя в драмтеатр на спектакли, вспоминали и любовались аллеями, красивой клумбой, гордясь, что и наш труд здесь вложен. Только от этого сейчас ничего не осталось.

По окончании училища мы прослышали, что нас отправят работать на Печерскую железную дорогу. Все приняли эту весть спокойно. Только два человека из группы остались работать в Ржеве по семейным обстоятельствам. Даже сын председателя горисполкома В. Иванова, который мог бы, я думаю, остаться в городе, поехал вместе со всеми. Поезд повез нас с Ярославского вокзала на север. Сопровождающий товарищ из МПС стал понемногу высаживать отдельные партии выпускников, начиная с Вологды, Котласа, кроме нашей группы. А мы отправились дальше. От Котласа двое суток по бесконечной тайге и тундре. Приехали. На вокзале увидели название: «Воркута». «Дальше Карские ворота и Ледовитый океан», — шутил наш сопровождающий.

Воркутинское отделение железной дороги только что перешло к МПС. До этого все здесь подчинялось системе МВД. Прав оказался наш директор, здесь действительно Макар телят не пас. Представитель воркутинского отделения принял нас любезно. Вот только жить оказалось негде. Поселили в «телячьих» полувагонах. Уместилась вся группа. В два ряда нары, а посреди вагона бочка, переделанная под печку. Паровозное депо, рабочая зона заключенных с вышками, собаками вдоль заборов и прапорщиками в проходной, которые нас обыскивали, чтобы мы не проносили в зону водку и чай.

Распределили нас по бригадам. В нашей бригаде было три заключенных и нас трое. Бригадир тоже заключенный. Он на нас и наряды составлял. Нас они не обижали. В шутку величали: «наши комсомольцы». Так прожили мы в вагонах до Нового года. А в Воркуте уже в сентябре зима.

Рядом с депо была зона за­ключенных. Так вот, ее освободили для нас. Шесть бараков, куда поместили все холостое мужское население отделения дороги. Бараки тоже холодные. Сделаны из досок и засыпаны шлаком. Верх под потолком светился, шлак просел. Но морально все равно лучше. Печка с плитой топилась все 24 часа. В каждой секции по 25 человек. Мы, ржевские, жили вместе. Жили дружно, друг друга оберегали.

В нашем районе был хороший клуб. Назывался, как и в Ржеве, клуб железнодорожников. В клубе ежедневно кино, по выходным танцы и всевозможные занятия по душе, художественная самодеятельность, спортивные секции. Руководил всем этим в клубе хорошо образованный и всесторонне развитый сын соратника В. Ленина Антонова-Овсеенко. Хор возглавляла бывшая солистка хора им. Пятницкого. Драматическим кружком руководил также бывший режиссер одного из московских театров. Все они волей судьбы попали в эти края и до поры до времени не имели права выезда на «большую землю». В то время в Воркуте был хороший музыкально-драматический театр — замечательная профессиональная труппа. Хороший симфонический оркестр. В большинстве своем состав театра и оркестра состоял из бывших заключенных.

У нас в клубе руководил драмколлективом режиссер воркутинского театра Ч. Хачатурян. Он предложил поставить пьесу Ф. Шиллера «Коварство и любовь». Работа началась. В основном в постановочный состав вошли ржевские ребята. На премьеру спектакля пришли многие артисты драмтеатра. Они хотели посмотреть, что получилось у режиссера с нами. Он им предложил поставить в театре эту пьесу, но они сказали, что она тяжелая.

В драмтеатре были костюмы разных лет и эпох. Можно было брать напрокат. Так и делали. На первую постановку артисты, пришедшие из театра, гримировали нас и проверяли, как сидят на нас средневековые костюмы.

Премьера прошла успешно. Артисты театра и зрители остались довольны. Володя Громов, парень из Сытькова, так сыграл отрицательную роль Вурма, что потом смеялись, мол, тебя зрители отлупят.

Мы во всем принимали активное участие: и в самодеятельности, и в спорте. А зимой становились на лыжню. Саша Пузанов из нашей группы стал чемпионом республики Коми по боксу. Ездил в Воронеж на российские соревнования. Мы все чем-то были увлечены. Ходили в клуб на танцы, дружили с девочками. Я в то время был секретарем комитета комсомола депо. Должность освобожденная, но я работал, как говорили раньше, на общественных началах. Оклад секретаря, по заполярным меркам, маленький. А на паровозе раза в три больше можно было заработать. Когда в клубе проводили какие-либо торжества, майские праздники, 7 ноября, выборы, начальник политотдела отделения (тогда такая должность была в отделении дороги) просил меня назначить дежурить своих, ржевских ребят. Всегда был порядок.

Пришло время служить в армии. Все оказались здоровыми и годными к службе. И главное, почти все ржевитяне попали служить на Северный флот. Здорово, опять Заполярье! И еще вспоминается мне незабываемый момент клубной жизни. Нам предложили показать пьесу «Коварство и любовь» в одном животноводческом хозяйстве. Это хозяйство находилось километрах в тридцати от города, где-то в тундре.

В один из зимних дней к клубу подкатили несколько саней, запряженных лошадьми. Мы погрузили декорацию, костюмы, уселись сами и покатили по за­снеженной тундре. Приехали в большой поселок. Дома одноэтажные, длинные, барачного типа, сделаны из деревянного бруса. Много не разглядишь, зимой и днем в Заполярье темно.

Но клуб — настоящий дом культуры, просторный, зал мест на 400, и большая сцена, как в театре. Нашим спектаклем зрители были очень довольны, аплодировали стоя. Затем пригласили в столовую на ужин. Сдвинутые столы были богато накрыты, в основном молочные продукты. Молоко в горланах, топленое, сметана, творог, ватрушки с творогом. А вот вина и пива не было. Как комсомольская свадьба. Так раньше справляли безалкогольные комсомольские свадьбы. Все ужином были довольны, говорили спасибо хозяевам, а они нам. Обратный путь был ночью. Пурги не было, но мороз хороший. Кони бежали по укатанной дороге быстро. Впереди уже виднелись огни города. А за городом полыхало северное сияние.

С запада на восток, от самой земли до неба, бежали полотнища разноцветных огней: то угасали, то вновь загорались удивительными красками радуги. Такую красоту не опишешь, но ее воспринимаешь душой и сердцем.

Как хорошо, если бы была вторая жизнь. Вернуться бы опять в прошедшее время, в трудную, но прекрасную молодость.

Б. Образцов.

Фото из журнала «Огонек» за 1950 год.