Вход

Украденное детство (фашистская оккупация)

На краю деревни стояли взрослые мужчины, женщина и мы, дети. Все печально наблюдали, как белые «зонтики» спускались с неба на землю, где стоит Ржев. А наши солдаты, что-то копавшие на высоком берегу Волги, напротив Нижнего бора, побежали в сторону аэродрома. «Вот и к нам пришла война», — сказал дядя Петя Ильин и бросил самокрутку себе под ноги, сопроводив крепким словом. А тетка Пелагея, взяв девочку на руки и поправив платок на голове, сказала: «Теперь и нам надо ждать незваных гостей в деревню».

- 1 -

На краю деревни стояли взрослые мужчины, женщина и мы, дети. Все печально наблюдали, как белые «зонтики» спускались с неба на землю, где стоит Ржев. А наши солдаты, что-то копавшие на высоком берегу Волги, напротив Нижнего бора, побежали в сторону аэродрома. «Вот и к нам пришла война», — сказал дядя Петя Ильин и бросил самокрутку себе под ноги, сопроводив крепким словом. А тетка Пелагея, взяв девочку на руки и поправив платок на голове, сказала: «Теперь и нам надо ждать незваных гостей в деревню».

И они себя долго ждать не заставили. Деревня наша находилась в километре от шоссе Ржев — Зубцов. Там уже гремела немецкая техника: машины, танки и все прочее. На второй или третий день пожаловали и в нашу деревню. Шли гордые, наглые, самонадеянные. Знали, что их здесь некому тронуть. С головы до ног обвешаны оружием. А недели две назад ночевали у нас в доме отступающие наши солдаты. Было их человек десять и на всех одна винтовка у сержанта. Может, не успели получить, вновь призванные?

С приходом немцев все деревенское население старалось не выходить из домов. Даже нас, мальчишек, не пускали на улицу. Кажется, и петухи в деревне перестали петь. Наверное, потому, что увидели, как в их подруг-кур немцы стреляли из карабинов прямо на ходу из машин.

Женщины стояли у своих крылец и крестились. А соседка наша, тетка Катерина, крестясь, со злостью крикнула: «Ну разгулялись, сволочи». И еще что-то матерное пульнула в их адрес, закрывая калитку. Встретились деревенские жители немного позже, когда согнали всех к комендатуре, старосту выбирать. А заодно читали приказы немецкого командования.

- 2 -

Немецкие солдаты не покидали нашу деревню ни на один день. Особенно их было много в декабре — январе. На машинах, подводах привозили сотни раненых. Набивали ими все дома. Потом их увозили, вероятно, в город. Затем новые партии — и так всю зиму. А то на отдых с фронта все избы оккупируют. Скучать не давали, дороги чистить взрослых выгоняли.

Первый приказ коменданта был: вернуть колхозное зерно. Кто-то шепнул коменданту, что председатель колхоза все зерно раздал колхозникам. В августе, сентябре сорок первого года в городе была суматоха. Эвакуировались фабрики, заводы, учреждения. Было не до госпоставок зерна. Да и не на чем было везти зерно — лошадей забрали для нужд фронта. Оставили две отбракованные лошаденки. И вот начали обыскивать избы, искать зерно. Поочередно каждый дом. На очереди наш.

К дому подъехала большая немецкая телега, запряженная двумя добротными лошадьми. В калитку вошли два здоровых мужика, в красноармейском обмундировании, расстегнутых шинелях и без ремней. Их сопровождал немец-конвоир. Обыскав кладовую, чердак, подпол, направились во двор, где раньше стояла скотина. У военнопленных или полицаев, кто их знает, были тонкие стальные прутья в виде шомполов. Ими они метр за метром протыкали навоз, нащупывая что-нибудь твердое. Наконец, наткнулись. Разрыли навоз, часть земли. Подняли доски и увидели мешки с зерном. Старший брат вырыл яму, уложил мешки, не подумав, накрыл их досками. Мешков с зерном было много, шесть, а может, больше. Подогнали телегу, погрузили мешки и уехали. Мать плакала, по-деревенски причитала, просила оставить хотя бы один мешок с зерном, но все напрасно. В доме шесть ртов, чем кормить?

- 3 -

Было еще несколько мешков льняного семени. Его мололи, и мать пекла лепешки. А тут приехала какая-то конная часть. Лошадей поставили во двор. Сена нет. Так они взяли льняное семя и высыпали коням под ноги. Они понюхали, фыркнули, а есть не стали.

Зиму с сорок первого на сорок второй год кое-как прожили. Пришла весна, а с ней наше спасение: трава-лебеда, крапива и многое другое, что можно есть. Этой весной чуть не произошел трагический случай. У нас в доме постоянно жили три немецких солдата из комендантского охранения. А здесь опять в деревню приехали немцы с фронта на отдых. И к нам пожаловали два солдата. Уселись на лавку у печки, поставили карабины и стали раздеваться. Потом один из них заглянул в чулан, где мы обитали (да еще печка была наша). Увидев мать, он бросил ей под ноги сверток грязного белья. Мать машинально отфутболила сверток обратно немцу в ноги. Немец, озверев, схватил карабин, щелкнул затвором и направил карабин на мать. Стоявший рядом солдат, который жил у нас, ударил рукой по цевью карабина, и пуля ушла в потолок. Затем они заругались, даже задрались. Немец Курт, только что спасший мать от верной пули, схватил ее за руку и повел к коменданту. Как она объяснила коменданту, что завтра Пасха и в канун ее стирать великий грех, не знаю, но через некоторое время пришли два конвоира и увели фронтовиков.

В начале июня сорок второго к нам в деревню немцы пригнали много наших военнопленных, поселили в пустующие скотные дворы. Их руками нужно было строить переправу через Волгу. Со стороны Старицы шло отступление немецких войск. Наши пленные разбирали нежилые постройки и стаскивали на берег Волги. Там они наводили понтонную переправу. От Волги до деревни был крутой подъем. Так пленные делали пологий извоз, чтобы легче было подниматься конной тяге с гружеными фурами, кухнями и небольшими пушками.

Основная часть отступающих немецких войск и тяжелой техники шла прямо по Старицкому большаку в город. А пешие подразделения, конные части со Старицкого большака через ряд деревень стремились ближним путем достичь Волги и переправиться на другое направление. От деревни Клешнево спускались к деревне Горшково, к Волге, и через переправу шли, ехали на большак Ржев — Зубцов.

- 4 -

Днем по нескольку раз наши самолеты У-2 или ПО-2 бомбили переправу. Пленные опять ее восстанавливали. Конечно, гибли и немцы, и наши пленные от бомб и пуль летчиков. В июне сорок второго мы увидели, как наши солдаты заняли по ту сторону Волги деревни Горшково и Антоново. Нас отделяла от Красной Армии только Волга. Наша деревня осталась на острие передовой линии фронта.

В июле стояла жаркая погода. И вдруг среди дня раздались мощные взрывы. Изба заходила ходуном. Она то оседала, то поднималась, как кузнечные меха. Параллельно деревне пролегало большое колхозное поле. Все это поле было изрыто ходами сообщения и всевозможными укреплениями, как это бывает на передовой линии. Из дома в окно, что выходило на это поле, мы увидели черно-белое облако, которое заполнило все поле и поднималось от земли до самого неба.

Выбежав из дома, увидели в сенях большой раскаленный осколок красно-белого цвета. Уже загорались половицы в сенях. Сбросив его лопатой на землю, мы с ужасом увидели, что все дома в деревне горели, словно их зажгли по команде. Наш дом загорался от жары рядом горевших домов. Деревня сгорела быстро. Никто не кричал, не плакал и не пытался потушить пожар. Все попрятались в заранее вырытые землянки и ходы сообщения. Как потом говорили мужики, это «Катюши» ударили по «карповскому полю», так называли его в народе, и зажгли нашу деревню.

Сколько мы соседствовали с немецкими солдатами, недели две, не помню. Уже стемнело, когда к нам в землянку заглянули староста и немецкий солдат. Они сказали, чтобы мы быстро собрались, взяли самое необходимое и шли на большак. Утром начнется наступление русских. Нас отведут за железную дорогу.

Б. Образцов.

Продолжение следует.