Самый рождественский город

— Клин — это же самый что ни на есть рождественский город, — продолжала настаивать телефонная трубка.

— Ну, хорошо, — сдался я, а сам подумал, что какое там Рождество, что нет в Клину ничего рождественского, хоть и фабрика елочных игрушек, хоть и Чайковский («Балет “Щелкунчик” — самая рождественская музыка», — об этом тоже говорила мне телефонная трубка).

Итак… «Небо не было просто серым, оно походило на разбухшую от дождя газету», — написал я, и эта фраза мне не понравилась. Так рождественские истории не начинаются. А потом вспомнились слова Бродского о Венеции: «Сюда надо приезжать зимой». И рождественские рассказы, черт возьми, надо писать зимой!

В общем, он все-таки серый, этот город. Хороший, наверное, но не в дождь же. А я там впервые побывал в дождь. И на моей голове была уже шапка, которая оказалась так кстати в свете того, что флягу с водкой я забыл дома. То есть не дома, потому что в Клин я приехал из Твери, а не из дома.

Ну вот, я в незнакомом городе, без водки, без надежды на то, что англичане называют «have a good time» — «поиметь хорошее время» дословно. На привокзальной площади, которая, скорее всего, так официально и называется — Привокзальная площадь, я вижу только ларьки из серии «один кофе и один шавэрма, пожалуйста». И это даже не кажется мне трогательным. Собственно, трогательным мы готовы назвать все, что рождает в нас чувство безопасности. Раз в Твери, раз в любом другом городе около вокзала наблюдается то же самое — это должно успокаивать. Это я знаю, этого я не боюсь, это, в конце концов, трогательно.

Однако люблю гулять один по незнакомым городам. Тут уж ничего не поделаешь, и лицо мое проясняется. Светофоры в Клину не свиристят, как в той же Твери, а, словно часы, мерно отсчитывают каждую секунду простоя. Иду и вижу памятник Ленину рядом с «Макдональдсом». Надо будет написать об этом в очерке про Клин. Только как привязать Ленина и «Макдональдс» к Рождеству? Ладно, Ленин — он всегда для меня был дедушка Ленин, почти как Дедушка Мороз, только лучше, потому что подарил целой стране веру в светлое будущее. А что делать с «Макдональдсом»? Нет, не поймут, в печать не пропустят…

Вот если о достопримечательностях немного рассказать… Начну, скажем, очерк так: «Впервые Клин упоминается в летописи в 1317 году». Нормально, но как-то уж очень сухо. Впрочем, народ падок до фактического материала. Типа, научно-популярная статья и все такое. У большинства людей в нашей стране научно-популярный уровень образования. Оно, конечно, неплохо, но мне за такое положение вещей стыдно.

Еще стоит написать о Торговых рядах. Они, правда, красивые. Там сейчас снова разные лавочки, бутики и кабаки. А в окна вставлены витражи с видами старого города. Рядом есть фонтан со скульптурой девочки-грибницы. Но он никакого отношения не имеет к программе по борьбе с наркотиками. Просто это сценка из крестьянской жизни XIX века. Раньше был еще мальчик-охотник, но его скульптура безвозвратно утеряна (может, тут не обошлось без «зеленых»?)

Совершенно авангардное зрелище представляет собой Троицкий собор, он же дворец культуры «Пульс». Когда-то главный храм города, пятикупольный, высоченный, он в советское время был перестроен для удовлетворения нужд отдыхающего пролетариата, с чем неплохо справлялся. Теперь же народ ходит в дансинги, а храм снова оказался в руках служителей культа.

За ДК «Пульс» — один из трех памятников П. Чайковскому в Клину. (Уже ближе к Рождеству, да?) Хороший памятник, приятный. Два других — это бюст на железнодорожном вокзале и Петр Ильич, сидящий на лавочке в парке перед своим же домом-музеем.

Кстати, о вокзале. (Редакторы не любят эти формальные связи между абзацами, когда следующая часть текста начинается со слова «кстати». Надо будет постараться избежать подобных привязок в очерке). По легенде, в Клину он был построен случайно. Там должна была быть просто платформа. Вокзал этот собирались построить в Бологое. В Бологое его тоже, конечно, построили, но уже потом, когда заметили ошибку.

В конце очерка пару абзацев я все-таки посвящу Петру Ильичу Чайковскому, ведь он действительно написал «Щелкунчика» здесь, в Клину. Прожил в доме на окраине Клина последние семнадцать месяцев жизни, а умер в Петербурге. Петербург Петр Ильич не любил. Зато в провинциальном Клину души не чаял.

И не забыть, блин, про фабрику елочных игрушек. Туда водят экскурсии. Можно даже самим поучаствовать в выдувании и росписи новогодних (жаль, нельзя написать рождественских) игрушек. Это будет концовка очерка. А последняя фраза будет вот какой: «Я смотрел на эти огромные, подмигивающие мне шары и все никак не мог понять, который из них самый яркий, как Вифлеемская звезда, возвещающая о рождении Спасителя».