Дневник легкомысленной барышни, или Возвращение записок младенца Софьи

Увы, мы даже «Колобка» не поставили, все в игры играли. Я разочаровалась в высоком искусстве и отправилась в бассейн. Но это уже потом.

Мне без пяти семь, полных семь и перевалило за семь

Я, наконец, достигла того возраста, когда дети кромсают свою челку — аккурат перед школой. Едва мама приноровилась приглаживать мой куст какой-то пенкой, я решила его подровнять. Тогда она махнула рукой и сказала: «Разбирайся сама со своими вавилонами», и я потрусила в первый класс.

Не буду долго растекаться, рассказывая о своей первой (второй и третьей) любви, скажу только, что в первом классе мне понравилось. Особенно врезалась в память физкультура зимой на улице. Сначала нас учили кататься на лыжах без лыж: мы делали такие странные скользящие пассы ногами, напоминавшие выпады, — раз-два-три (руки при этом производили движения на манер конькобежцев), а на четвертом шаге весь класс дружно валился на бок (гимназический 1«Б» делал четыре шага и бухался на пятый). Подобные занятия проходили долго — пока родители не закупили лыжи. Тогда началось веселье. Лыжи мы надели, встали, поехали. Раз-два-три — на бок, раз, два, три — на бок. Учительница стоит с растерянным лицом. Кричит мне (я возглавляла это шаткое шествие): «Соня, ты чего заваливаешься, как куль? Ехать надо!». Чего-чего, сама же учила…

Закончился этот урок для многих плачевно — мы же не знали, что на улице минус двадцать один, а в школе нет отопления. И родители не знали. Зато участковые педиатры наутро сбились с ног. Ко мне врач пришла только в десятом часу вечера. Говорит, наш физрук полшколы уложил.

Пока я болела лыжной болезнью, мама только что с бубном передо мной не плясала. Мы освоили теневые фигурки из рук на стенах, прочитали «Чиполлино» и «Три толстяка», раза два повторили Простоквашино и сыграли несколько сотен партий в дурака. Проигравший должен был выпивать кружку морса и выздоравливать. Когда болезнь начала отступать, мне разрешено было смотреть фильмы. Я увидела прекрасные картины про юношу с акульими жабрами («Человек-амфибия» — прим. мамы), девушку, за которой ходили ослики и ехали машины («Кавказская пленница» — прим. мамы), но больше всего понравился Д’Артаньян и три мушкетера. Особенно сцены, где они начинают скрести шпагами.

Прошло две недели, и я окончательно выздоровела — как раз перед 8 марта.  Мы с ребятами во дворе решили устроить праздничный концерт. Я заявила, что научу друзей прекрасной песенке про маму. Скоро наш дворовый хор дружно голосил: «Мама, мама, что я буду делать…».

***

На семилетие родители подарили мне телефон и поход в цирк (теперь я знаю, как выглядят два брата-акробата). Как и с морем, для меня и мамы это был первый в жизни цирк. Мне показалось, море маме больше понравилось. Я, например, спокойно смотрела, как две тетеньки, вцепившись в канат зубами, улетали под купол цирка; как веселые клоунессы вставали друг другу на плечи, жонглировали и прыгали через скакалку одновременно, а мама все шептала папе на ухо: «Саш, когда там уже пудели выйдут, а?». Но вместо пуделей на сцену выскакивали эквилибристы, гимнасты, акробаты. И все без страховки.

 А что вытворяла группа молодых людей на ходулях! Они, например, притащили длинную доску-качалку, перекинули ее через какую-то бочку, на одну сторону поставили человека, привязанного ногами к здоровенной культе, а над второй на высоте около полутора метров поместили двух своих коллег. Эти двое должны были прыгнуть, а привязанный перекувырнуться через голову и встать на «свою» культю уже на земле. Барабанная дробь, двое на высоте приседают в прыжке. Тетя Лера, сопровождавшая нас, перегибается через меня и, хватая маму за руку, кричит ей: «Надя, дыши!!!». Секунда-другая, и зал взрывается аплодисментами. Мама выдыхает со словами: «Нет, уж лучше на балет».

Гвоздем выступления в тот день должен был стать номер, заслуживший страницу в Книге рекордов Гиннеса: прыжок человека верхом на льве. Мне об этом сказала мама — она тогда работала в «Афише» и знала многое наперед. Но вот кто точно не знал об этом, так это лев. Ни один из братьев Запашных никакими котлетами не смог выманить зверюгу из своего угла. Он мотал лохматой головой, огрызался, а потом вовсе махнул на все лапой и направился к выходу из клетки. Номер был отложен. Зато мы видели, как человек кладет голову ему в пасть. Ну, не совсем кладет, а так, примеряется.

Когда мы возвращались домой, родители спросили, что мне больше всего понравилось в цирке. Я, не задумываясь, ответила:

— Аква-грим в антракте!

Я во втором классе

В этом году родители поменялись ролями «хороший следователь», «плохой следователь». Теперь у мамы строгость и сердитость повысились: и в тетрадках-де ей грязно, и в шкафу черт голову сломит, и читаю я медленнее, чем она в первом классе. С папой гораздо проще: таблицу умножения выучила — и взятки гладки.

Так добралась я до восьмилетия. Долго-долго гадала, что же подарят родители. Устраивала им настоящий допрос.

— Это игрушка?

— Нет.

— А я у вас эту штуку просила?

Родители замялись:

— Вроде, нет, но тебе понравится.

— А у моих друзей есть такая?

— Нет. Только у Полины в Петербурге.

Пока я мысленно проводила инвентаризацию в Полькиной комнате, уснула. Открыв глаза, увидела на своем столе микроскоп! Настоящий, с прикрученной камерой, чтобы изображение можно было выводить на монитор. Схватив подарок, я помчалась к родителям (они еще спали). Обняв их обоих, улыбаясь самой счастливой именинной улыбкой, сказала:

— Знаете, чего я хочу больше всего на свете? Колечко с сердечком, и чтобы мы никогда не расставались. 

Окончание. Начало в номерах от 7 и 14 января