В оккупированном Ржеве

Приближение 65-й годовщины освобождения Ржева от немецко-фашистских захватчиков всколыхнуло во мне воспоминания о тех далеких и тяжелых военных годах.

— 1 —

Когда началась война, мне было неполных 12 лет. Я была отличницей в небольшой начальной школе и мечтала пойти в 5-й класс в большую Пушкинскую школу. Мечту разрушила война. Первая бомбежка города случилась в июле. И в первый раз вой падающих немецких бомб привел меня в ужас.В ту ночь матери с нами не было — ее отправили на рытье противотанковых рвов (отец болел открытой формой туберкулеза и к работам не привлекался). В момент начала бомбежки мы с отцом побежали в окоп в нашем огороде. Но в окопе он вспомнил, что забыл папиросы, и, несмотря на мои слезы, вернулся за ними. Минуты казались бесконечными, пока его не было, а вокруг уже вовсю свистело и грохотало. В таких же окопах прятались и соседи. Одна из соседок укрылась в баньке, ее убило осколком фугасной бомбы, когда другие члены семьи остались живы, будучи в окопе рядом с банькой.

Приход в город немцев 14 октября1941 года ошеломил оставшихся здесь жителей. Первой в Ржев ворвалась дивизия СС. И в этот же день немцы пошли по домам проверять обстановку.

Жили мы тогда на улице Максима Горького. Наша семья пряталась в окопе в собственном огороде, когда, открыв люк, трое эсесовцев скомандовали выходить (вэк!). Проверили, нет ли у нас оружия — особенно придирчиво ощупывали отца. Нас с мамой только осмотрели, и, перебросившись несколькими фразами, пошли к соседнему окопу, а мы, перепуганные, вернулись в дом.

На следующий день пришли несколько немецких солдат и открутили головы нашим курам. Все попавшие им на глаза продукты забрали. Однажды мама попыталась не отдать им мешок с мукой, так один из немцев достал финку и замахнулся на нее... Я отчаянно закричала, мама отпустила мешок. После этого мы стали продукты прятать.

Через два-три дня после прихода немцев соседи сказали нам:

— Посмотрите, что вытворяют немцы на Коммуне!

То, что мы увидели, повергло в шок: на улице Коммуны (между Декабристов и Калинина) была установлена виселица, на ней висели двое мужчин с вывесками: “Они коммунисты и поджигатели”. На Советской стороне также висели несколько человек с такими же вывесками.

В городе начался поиск коммунистов. К нам пришли два немца.

— Ты коммунист? — тыча пальцем, спрашивал у матери немец.

Получив отрицательный ответ, продолжил:

— А там есть коммунист? — показывал на соседей.

— Нет у нас коммунистов, — поспешно ответила мать. Немцы ушли.

Коммунистов все-таки находили (свои же земляки предавали их), потом истязали в жандармерии, которая находилась в Чертовом доме, и убивали. Живыми из Чертова дома уже никто не выходил. Здесь же была замучена коммунистка, жена довоенного директора биржи труда Лебедева со своими пятью детьми. Эта семья была дружная, хорошая и жила на улице Зубцовская (ныне Гагарина) недалеко от нас.

— 2 —

Начиная с 1942 года, когда у жителей кончился запас продуктов, в городе начался голод и распространился тиф. К этим бедам добавились дневные артобстрелы и ночные бомбардировки нашими войсками. Наши были совсем рядом, но немцы хорошо окопались в городе, имели географическое превосходство расположения. В городе оставалось все меньше жителей и неразрушенных домов. В январе 1942 года умер отец, мы с мамой остались вдвоем. Когда мы хоронили его на Казанском кладбище, нас застал артобстрел, но никто не пострадал.

Наши войска, находящиеся в районе Городского леса, по громкоговорящей связи сообщали, что скоро освободят Ржев, а потом запускали песни “Катюша” и “Три танкиста”. Это происходило в часы затишья, немцам не нравилось, когда мы выбегали на улицу и радовались, что слышим своих. Они злились и загоняли нас в дома (вэк!). Услышать своих было великой радостью и надеждой на скорое освобождение. Но до свободы было еще много дней.

Приблизительно летом 1942 года немцы выселили жителей Советской стороны на другую сторону, а на Советской рыли окопы и укреплялись. На рытье окопов также гоняли жителей города, на Советскую сторону свободно никого не пускали. На мосту через Волгу стояли немецкие патрули. На работы по рытью окопов, установку проволочных заграждений, чистку окопов от снега зимой жителей сопровождали немецкие патрули.

Помню эпизод зимы 1942 года: в бесхозный дом рядом с нашим определили прибывших немецких солдат на отдых. Ночью случился артобстрел и прямым попаданием снаряда в дом убило сразу 13 человек. Утром их по­грузили в машину и увезли.

А летом 1942 года на улицу Зубцовская прибыл немецкий обоз на отдых. Это было под вечер. Вдруг появились наши самолеты и начали бомбить только улицу Зубцовскую. Погибло немало немцев и жителей. Многих покалечило.

Такие налеты были каждый день, преимущественно ночью. А днем наши обстреливали из тяжелых орудий. Сначала мы боялись, потом привыкли и даже в подвал не стали спускаться — спали в комнате.

В наш дом зимой поселили двух немцев-водителей в одну комнату, в другую — еще шесть солдат с боевых позиций. Солдаты вскоре отбыли, а водители оставались долго. Один из них был немец по имени Фриц, а другой чех Шенька. Фриц был молодой и злой, а Шенька постарше (лет 45) и добрый. Он понимал русский язык, немного говорил по-русски, иногда угощал меня шоколадом. Матери объяснил, что в Праге у него есть такая же дочь. А воевать за немцев его заставили.

У них в комнате на столе стоял приемник, они слушали свою Германию. Мы с двоюродной сестренкой Гутькой, прибегавшей к нам иногда по-соседски, подглядели, как они его включают и, когда те ушли, включили приемник и послушали Москву. Послушать-то послушали, а перевести волну не сообразили. Приходят немцы, включают приемник, а там:

— Говорит Москва!

Фриц сразу мать за грудки:

— Коммунист... шнель... жандармерия...

Мать испугалась и не могла ничего понять, но Шенька, объясняя что-то на немецком Фрицу, показал на нас, побледневших девчонок... Фриц немного поутих и отстал. Но матери Шенька сказал, что всем “капут”, если “Москва” повторится. Нам от матери попало.

Еще один эпизод был не драматичным, а комичным. Мать топила лежанку в большой комнате, где шесть немцев, что с передовой, сидели за столом и ели. Кто-то из них громко пернул. Остальные как ни в чем не бывало продолжали есть. Мать, стоя у лежанки и не поворачиваясь к ним, сказала:

— Пердишь, черт тебя побери! Не такие срали, да черти драли, а тебя и на потасовке расхватят!

Шенька, который был в другой комнате, но все слышал и понял, громко засмеялся. За ним загоготали все немцы и долго ржали над собой.

Немцы к концу 1942 года делали в городе облавы и отправляли жителей в концлагеря и  Германию. Чтобы не попасть на отправку, нужно было работать на немцев: рыть и чистить зимой траншеи, расчищать дороги от снега. Отмечались на бирже труда на улице Кривощапова.

— 3 —

Начался 1943 год. Немцы в две смены посылали жителей чистить снег в траншеях на Советской стороне. В один из январских дней у меня заболела мама, я пошла на работу вместо нее. С биржи труда нас отправили чистить траншеи в вечернюю смену. Было нас около 30 человек — старухи и подростки. Под конвоем немецких солдат нас доставили в окопы недалеко от вокзала Ржев-1(на передовую). Около 0 часов мы закончили работу, нас построили и под конвоем повели к мосту через Волгу. На улице К. Маркса немцы стали считать людей и оказалось, что не хватает одного человека. Немцы заругались, завернули обратно и пригрозили: ”Ищите! Если не найдете — всех расстреляем”. Мы стали искать по окопам, которые чистили, и нашли старуху, у которой не хватило сил встать, она и осталась лежать в снегу.

Показали конвою старушку и под руки повели ее обратно к мосту. На другом берегу нас отпустили по домам. Я побежала одна ночью через весь город. Время было около двух часов, а я бежала и плакала от страха. Мой путь пролегал по улице Кривощапова, кругом были пустые коробки домов и огромные сугробы. Больше всего боялась напороться на немцев. А мать стояла у ворот дома и тоже плакала — она уже не думала увидеть меня живой.

В другом случае моя мать с саночками ходила через охраняемую немцами зону под проволочными ограждениями в деревню менять тряпки (обрезы,одежду) на продукты, так как есть нам было совершенно нечего. Либо умирать с голоду, либо рисковать жизнью. Выход из Ржева был только один — через Медведево, где немцы-часовые никого не выпускали из города, а по перебежчикам стреляли без предупреждения. Надо было два раза пролезть с саночками под колючей проволокой, чтобы часовые не заметили тебя. Когда мама уходила за продуктами в деревню, я думала, что, возможно, больше не увижу ее и ревела целый день, пока матушка не возвращалась. Два раза ей везло. А вот наших двух соседок там расстреляли, дети остались без родителей и без хлеба.

Так мы дотянули до 22 февраля 1943 года, когда ранним утром немцы выгнали нас из дома. Мы успели захватить только еду, которая в данный момент была. И пешим этапом, под конвоем немцы погнали нас через Медведево в Сычевку, где мы переночевали в церкви. Затем была Вязьма и уже почти Белоруссия,  где, испытав сильные невзгоды (мама заболела тифом и чудом выжила), мы наконец дождались освобождения в июне 1944 года.

Петрова (Колесникова) Софья Ивановна.