Нравственный ориентир
- Автор Внештатный автор
Напоминаем, что наш собеседник — писательница М. Чудакова, побывавшая в Ржеве
О Сталине
С нашим народом что-то случилось, бывает, наверное, всеобщее помутнение. Нет семьи, я проверяла, которая не пострадала бы от репрессий, кто-то или сидел, или погиб. Но больше половины населения считают Сталина положительной фигурой.
Пусть мне кто-нибудь объяснит, почему?! Шесть лет назад меня Капица позвал на свою знаменитую передачу, предложил беседу на любую тему. Я начала словами: «Ваша передача называется «Очевидное — невероятное». Кто-нибудь может объяснить, как могут люди, зная точно, что в мерзлоте лежат миллионы безвинных наших соотечественников, считать Сталина положительной фигурой?» Я действительно удивляюсь — не притворяюсь, не доходит это до меня…
Сегодня библиотекари фиксируют вспышку интереса к истории 30-х годов. Лет семь назад казалось, все позади. Зачитываю то, что написано в 2009 году: «Нужны уже экстренные меры против организованного и весьма интенсивного подавления памяти российского общества в наши дни».
Сдала в издательство книгу мужа, он был известный литературовед, американцы его считают лучшим специалистом по Чехову. На недавнем «Букере десятилетия» из сорока пяти авторов выбрали пять, и он там находится. Многие считают, что ему место среди лауреатов.
(Интернет-справка: Александр Павлович Чудаков скончался в октябре 2005 года. Причиной смерти 67-летнего ученого стала тяжелая травма головного мозга, полученная при невыясненных обстоятельствах).
Вместе с Павлом Нерлером (Полянским), молодым специалистом по О. Мандельштаму, историком, географом, мы обсуждали изданную книгу автора записок из Освенцима. Человек этот, узник, работал в крематории. Пока был жив, писал, не переставая. Он отправлял трупы в печь, пока его самого не отправили. Написанное засунул в какую-то бутылку, которую спустя годы чудом нашли…
Я спросила: «Павел, как вы считаете, школьником это не рано читать?» У меня был свой ответ, но я хотела услышать его мнение. Мы оба согласились: если не проникнуться болью за людей в этом возрасте, никогда не проникнешься, а будешь таким негодяем, которыми сейчас заполнен Интернет.
Пример: появляется предисловие к книге «От мира сего». Хирург, который сделал шесть тысяч операций и не взял ни рубля. Из тех редких людей, кого среди ночи разбуди, скажи, что вы знакомый такого-то вашего знакомого — и он придет на помощь. У него собственный афоризм: «Интеллигент — тот, кто делает больше, чем должен, а берет себе меньше, чем может». Знаете, какой был первый отклик в Интернете: «Он что, еврей?»…
Шведского дипломата Валенберга, спасшего тысячи и тысячи жизней, товарищ Сталин погубил, потому что тоже не верил, что можно что-то делать просто так».
Почему Ржев?
«Отец все московское сражение воевал здесь. Под Ржевом зимой его подобрала команда. Он, дагестанец, должен был погибнуть, валяясь в снегах с температурой под сорок. Когда его обнаружили, думали, мертвый, но разглядели, что жив, и забрали. Два месяца валялся в госпитале. Дальше — Сталинград, Курская дуга, дошел до Эльбы. Вернулся в семью без единой царапины. Так что Ржев мне не безразличен.
Я его спрашивала: «Папа, что было самое тяжелое на войне?»
— Тащить пушки.
Часто приставала: «За Сталина» кричали на войне?» Он отвечал: «У нас в Дагестане мужчины не врут, не положено. Мат слышал, «ура» слышал, «за Сталина» — ни разу.
Мама моя — суздальская, но любопытно: папа, единственный из всей родни, кто учился в русской классической гимназии, прекрасно знал русский язык, поговорками сыпал лучше, чем мама.
О Твардовском
«Твардовского считаю исключительно недооцененным, погребенным под «советскостью», а он поэт потрясающий.
«Теркина» начинает печатать летом 42 года в «Красноармейской правде», газете, более официозной, чем «Правда». Там в каждой строке — Сталин, Сталин, Сталин. Печатает до лета 45-го. И ни в одной главе нет имени Верховного главнокомандующего. Это неслыханно! В течение поэмы три раза взвод поднимается в атаку: «Взвод, за родину, вперед».
И еще потрясающая деталь. Глава «Дорога на Берлин» начинается так (Мариэтта Омаровна читает по памяти довольно большой отрывок. Лучшее прочтение я слышал только на магнитозаписи в исполнении самого автора):
По дороге на Берлин\ вьется серый пух перин,\ провода угасших линий,\ ветки вымокшие лип\ пух перин покрыл, как иней,\ по бортам машин налип…\И ложится на шинель\ пуха мокрая метель.
Откуда этот пух перин? Отец рассказывал: когда войска преодолели государственную границу и вошли в Польшу, солдаты уже хотели все крошить. Люди были на взводе — у кого-то погибла вся семья, родные, друзья. Те, кто постарше, особенно офицеры, умоляли солдат: «Только до германской границы потерпите…»
Вошли. Все дома пустые. Мирное население бежало, зная, что делала в России их армия. Солдаты пытались найти выход ярости. Били стекла, зеркала, хрустальные вазы. И вспарывали штыками перины. Никто, кроме Твардовского этого не описал. Зачем он это сделал? Хотел, чтобы фронтовики знали: он пишет правду.
Армия процентов на 80 было укомплектована из крестьян, были села (не мне, вам, ржевитянам, рассказывать), где с войны не вернулся ни один. До меня вдруг дошла простая вещь: в городах многие рабочие получали «бронь» на заводах, а крестьян брали под метелку. Второе: на чем крестьяне спали? На сенниках. И для них это было настолько чужое, что еще из-за этого они вспарывали перины.
Люблю строки о солдате-освободителе, которые вообще спокойно читать нельзя:
«Он стоит, освободитель,\ набок шапка со звездой,\ я, мол, что ж, помочь любитель,\ я насчет того простой». Или то место, где пила сравнивается со щукой, или вот это: «Жало косы»… Видение и владение словом потрясающие, такого поэта больше нет».
Заведующая библиотекой В. Копылова поблагодарила гостью, вручив на память первый том «Тверская губерния на открытках» с довоенными и дореволюционными видами Ржева.
— За это короткое время вы стали для ржевитян духовно близким человеком.
— Взаимно, я по лицам все вижу.
Мариэтта Омаровна пообещала, что подаренная книга будет стоять у нее на видном месте.
