По страницам печати прошлого века
- Автор Александр Назаров
На одном из ржевских предприятий перебирали старые документы и обнаружили несколько номеров «Ржевской правды» и «Красной Коммуны» за 1920 год. Принесли в городской архив. Конечно, не берестяные грамоты, не Кирилл с Мефодием, но ценность имеют для краеведения. Подшивки за эти годы не сохранились — утрачены во время эвакуации. Но и то, что работники архива восстановили по фрагментам — любопытно.
Ржевъ. Варшавский магазинъ
Даже вот это интересно: «Редакция «Ржевской правды» помещается в доме быв. Варшавского магазина (напротив Уисполкома). Выходит ежедневно, кроме послепраздничных дней».
«Красная Коммуна» помещается в доме 5 Томилина на Советской площади. Про послепраздничные дни ничего не говорится, видимо, здесь не отмечают. В «К.К.» редактором — сам Бодякшин. Иван Харитоныч увековечен на площади Революции, одна из трех голов — его.
От пламенных статей читатель зажигался, пылал и сгорал дотла.
«Трудящиеся России должны сделать последний напор, чтоб Шкуро (белогвардейский генерал), как шкура, высох окончательно, разлетелся бы, как пыль, со своей армией. Так же и новоиспеченный полководец генерал Врангель скорее бы покатился по той наклонной плоскости, по которой уже скатились и Корнилов, и Краснов, и Каледин, и Колчак, и Деникин, и Мамонтов».
Ничего удивительного, что Иван Харитоныч стал редактором «Тверской правды» — с таким-то пафосом, запалом и задором. Правда, на площади его фигура символизирует не газетного работника. Возглавляет он скульптурную композицию как делегат нескольких съездов советов. Позже, после того, как перечисленные им враги «скатились по наклонной плоскости», Бодякшин находился на научно-педагогической работе. Должно быть, литературной.
А насчет Шкуро он оказался прав, обозвав шкурой. Генерал-лейтенант эмигрировал, а во время Второй мировой сотрудничал с гитлеровцами. В 1945-м его выдали англичане в Советский Союз со всеми последствиями.
Листаем дальше. «В Орле пожертвованы для фронта золотые кольца, меховые шубы и шапки». «Крестьяне Никольского уезда Царицинской губернии единогласно постановили все свободное время употребить для вязанья варежек, чулок и носков для красноармейцев». «Горожане Енотаевска отчислили для Красного фронта 4 тысячи аршин из полученной партии мануфактуры для приготовления белья красным бойцам».
В Павлюковской волости созвана конференция женщин. «Нельзя не обратить внимание, — возмущается корреспондент, — на врагов Советской власти. Какими-то провокаторами был пущен слух на местах, что будут баб заставлять прясть, а потом ткать, а холст будут отбирать. И второе: женщин собирают потому, дескать, что большевики ослабли.
Из бесед с представительницами можно уяснить, что на второй вопрос они не обращали внимания. Но первый их взволновал. Спрашивают: «Да как же это мы будем без огня, с лучиной, ткать и прясть?»
С большим трудом пришлось убедить их, что созывают совсем по другому делу».
Сто восемьдесят крестьянок, отмахав 25 верст, собрались, чтобы послушать: «1. Доклад тов. Кусакина о текущем моменте. 2. Значение уездной конференции и задачи крестьянки-работницы. Докладчик тов. Кусакин. 3. Выборы делегаток на уездную конференцию». Товарища Кусакина слушали внимательно и убедились: большевики не ослабли, провокаторы клевещут. «Мущина» хоть куда — бает красно, собой пригож. Девять делегаток согласились ехать на уездную конференцию — Кусакин уломал. Но одна передумала: «Я бы с удовольствием поехала, а ну как меня муж прибьет».
А что там освобожденный пролетарий? Есть ему чего терять нынче?
«На лесопильном заводе, бывш. братьев Симоновых внастоящее время заведующим назначен Егор Александрович Тверитин, из рода тех же Симоновых. Он чувствует себя настоящим хозяином и распоряжается рабочими как ему хочется…
Рабочими было сделано заявление, что в машинном отделении совсем провалился пол, того и гляди попадешь головой в маховик. От Комтруда были высланы плотники для починки, но заведующий их угнал, говоря, что нечего делать. Стекла побиты, предлагали ему заколотить хотя бы досками. Очень сильный получается сквозняк, что не дает возможности не только работать, но и стоять за станком. Об этом было заявлено тов. Овсянникову, но заведующий приказал ему не обращать внимания. Спит заведующий до 10 часов. При том на заводе имеется 20 человек рабочих и 20 человек красноармейцев. Между тем на работе находится только половина. Половина рабочих — крестьяне, они лишь по табелю числятся, на заводе же почти не бывают. Красноармейцы, большая часть, из Ржевского уезда, на работу совсем не являются, или же в отпуску. Отпуск же дается не в очередь, как полагается, а за хлебушек. У кого есть хлебушек — тот и идет в отпуск, а кто же действительно трудится, тем заведующий недоволен, и говорит, грозя пальцем, что отправит в роту».
И куда тов. Бодякшин смотрит? Пока он к штыку приравнивает перо, нацеливает его на «новоиспеченных полководцев», под носом контра распоясалась.
«У заведующего лесопильной есть приказчик Павел Сергеевич Бурицкий, который раньше был трактирщиком, а в последнее время — огородником. Он оставил одну четвертую часть огорода без овощей, посеяв какой-то турнепс, который совсем не взошел. Приходит в 8 часов и топчется около завода, а дела не делает. Ему бы в трактире торговать, а не заводом править. А заведующему — не денежный ящик караулить, а сдать деньги в народный банк и заняться надзором за заводской работой». Но не все так беспросветно.
«В ярко освещенных комнатах, украшенных портретами вождей революции и художественными плакатами, к моменту долгожданного открытия клуба союза «Аптечных работников» создалось среди сидящих товарищей сосредоточенное, серьезное настроение.
Помещение для клуба, хотя не совсем комфортабельное, каковое по-настоящему должен бы иметь клуб пролетарской организации в социалистическом государстве, тем не менее клуб довольно уютно приютился в трех комнатах на третьем этаже дома, занимаемого отделом здравоохранения».
Полы тут не прогнили, стекла не выбиты, не сквозит. Председатель, тов. Драбкин, «в кратком, но содержательном и теплом слове поздравляет товарищей и призывает использовать клуб по назначению — для культурно-просветительской жизни союза (все три комнаты) и предлагает спеть «Интернационал». Встают, поют.
Товарищ Равикович тоже поздравляет всех и подчеркивает, что праздником он считает не даты, «связанные с каким-либо религиозным верованием, или другими условностями», а вот такие, как этот: «открытие клуба аптечных работников, открывающего широкие возможности для тружеников аптечного прилавка и работников и работниц, дышащих аптечным воздухом».
Гоголь отдыхает, Булгаков немеет, Пьецух расхохотался насмерть. Но Равикович продолжает. Он указывает на «глубокое значение клуба в отношении сплочения масс, сближения между собой товарищей и попутно обращает внимание присутствующих на все величие завоеваний Октябрьской революции, давшей нам возможность открывать бесчисленное множество рассадников науки и культуры».
К другому клубу, имени Троцкого, близ Виндавского вокзала, велено явиться всем членам и кандидатам в РКП (б) на разгрузку транспорта.
«В 6 часов вечера все участники 8-й конференции направились на Николаевскую железную дорогу, где провели грандиозный субботник. В течение 4-х часов разгрузили 9 вагонов. Вечернее заседание не состоялось».
На присланные в редакцию материалы газета реагирует: «Цветкову — стихи не пойдут; Сергеенко — тоже; Курдлову — тоже. Пишите еще; Берсеневу — «Зимнее утро не подойдет»; Малыгину — стихи «Сон в лесу зимой» не подойдут». А жаль, что ему могло присниться зимой в лесу? Жутко интересно. Редколлегия все же чересчур строга: «Ваше стихотворение слишком лирическое. Для партийного органа печати оно не пойдет». Автору стихотворения «Кулак на молитве» и вовсе посоветовали обратиться в Пролеткульт. «Совершенно отсутствует рифма, которую требует стихотворная форма творчества». Все же нельзя так — с революционной прямотой: «Ваше стихотворение требует тщательной обработки стиля. Исправьте и шлите». В Пролеткульт он, конечно, сходит, рифму ему там подберут и сделают из него стилиста не хуже, чем вот этот, но все же…
«В народном доме, быв. Немирова, Ржевская гарнизонная труппа ставила «Дни нашей жизни» Андреева. Автор как опытный психолог и мастер пера, с присущим навыком художника рисует образы живых людей, так удачно их сопоставляя, что перед зрителем развертывается ряд психологических переживаний из бедной студенческой жизни. В ней любовь, веселье и страданье, в ней стремленье к хорошему и светлому, заглушаемое попойками под давлением тех узких жизненных рамок, которые были когда-то установлены для студентов».
Какой высокий штиль, какой горящий слог! Сколько революционной романтики в душах и сердцах, сколько огня большевистского в грудях! Как мощно и неистово формировали бодякшины и люляки общественное мнение на желтых страницах, толщиной с фанеру! А сейчас?! Ни идей, ни идеологических установок. Запретов, и тех нет. Раздражители пропали, красные тряпки полиняли. Совесть нации в летаргии. Даже о возрождении уже не лепечут. Деньгу куют, тельца откармливают, за металл гибнут. А на эшафот за светлое будущее — дураков нет.
— Эй, на палубе! Матрос Железняк! Когда ж земля?!
— Как я устал, кара-ул!..
Редакция благодарит городской архив за предоставленный материал.
