Вход

Дом первого военкома терпит бедствие

В редакции люди обращаются, когда думают, что больше некуда.
Старинный дом— Новый год опять встречаю не по-людски, на кухне разгром, в прихожей полы прогнили, в туалете доски лежат на земле, в комнате стены страшные — обои не приклеишь, потому что все мокрое и в плесени, придите, посмотрите… — из телефонного разговора с жительницей дома № 2 по Большой Спасской Светланой Васильевной.

 В редакции люди обращаются, когда думают, что больше некуда. Одна  газета хвалилась, будто им тоже звонят, но они не афишируют просьбы — помогают по-другому. Как — не уточняют, может, плесень соскребают? Нет, мы все же сходим к Светлане Васильевне и напишем.

Приходим. «Ну, начнем сначала», — говорит С. Филимонова.

А начало дому положено в позапрошлом веке. Построил его один купец, продал другому. Дом крепкий, сто лет простоит.  Место живописное, Волга рядом, на том берегу — своя водяная мельница. Дом у купца большой, не единственный, но и семья не маленькая. В этом, на Большой Спасской, проживала племянница Аннушка. Влюбилась она в молодого прапорщика, звание по тогдашним временам хоть и не высокое, но — офицерское, сродни поручику.

Сто лет пролетело, дом и правда стоит, но уже не таким молодцом выглядит.

— Дом наш старый, ему больше ста лет, — говорят жильцы. — Он — архитектурный памятник, а деревянная перекошенная пристройка — современное сооружение, она долго не протянет.

Архитектурную ценность здание едва ли имеет, жильцы любят приукрасить. Атлантов, кариатид, колонн и арок тут не наблюдается. Да и будь они,  рушился б дом так же благополучно, как и без них. Какой архитектурный красавец на Партизанской — и что, это как-то ему помогло? Стоит руина, изящная, как Колизей. Жильцов там, правда, нет, по счастью.

А на Большой Спасской проживают шесть семей. Родственников купца среди них нет. Та самая Аннушка Долгополова, родня хозяев, у которых молодой прапорщик квартиру снимал, вышла за него замуж. Потом Василий Васильевич Грацинский стал первым ржевским военкомом. С молодой женой он прожил недолго, отправился под Казань подавлять мятеж белочехов. 

 «Дворники сюда не ходят, снег расчищаем и посыпаем дорожки сами, — говорит Светлана Васильевна. — С 1956 года не было ремонта. В этом году капитальную стену залепили снаружи, два года трещина зияла, полруки пролезало. Пока стояла хорошая погода, никто ничего не делал, комиссии только приходили, как в музей. Стали гнить полы. Сгнило все. До войны в доме находились соляные склады. Соль частью убрали, а часть шапками лежит.  Между моей квартирой и соседской перегородку разъело, она вот такая тонюсенькая стала. Я говорю,  выбейте ее и сделайте, там же одна труха. Они отвечают, да вы что, рухнет все, она же — несущая.

Мы набрали пакет трухи, снесли мэру, он сам приезжал сюда, в результате в мае нам залепили стену. Трех рабочих прислали, они привезли машину песка, несколько мешков цемента, заштукатурили. Но внутри-то все сгнило. Обои не могу приклеить, они не держатся. Начало гнить отчего? Пошли дожди. Стена не была сделана, соседка с детьми перебралась в другое место, как им тут жить? А моя квартира посередине — все и потекло.

 Вы когда к подъезду подходили, дверь видели? Она вся облуплена, а ведь новая, в прошлом году нам ее поставили. Подъезд весь в воде,  двери сгнили, полы сгнили. Пристройка, что держится на сгнившей стене, скосилась вся.

 Если бы они сказали, ничего не ждите, а то: «Придите тогда-то». И я  по два раза в неделю хожу. Дотянули до последнего. В результате — ни Новый год не справить, ничего.

 Батареи еле держатся — до того стена рыхлая, песок высыпается. Каждую неделю выгребаешь кирпич, который превратился в труху.

 Рядом заправочная станция, а у нас — шесть газовых котлов. Рухнет пристройка, котлы рванут — мало не покажется. Когда они заправляют свои емкости бензином, у нас в комнатах пахнет, как на складе ГСМ.

 Вторую дверь металлическую меняю — ржавеют. Окна пластиковые нельзя поставить, рассыпаются стены.  Говорят, солью этой и дороги-то нежелательно посыпать, вредная она очень, а мы живем на ней, дышим».

Первого военкома, говорят, хоронили из этого дома.

Грацинский получил отменное образование, на фортепиано играл,  окончил юридический факультет петербургского университета и музыкальную консерваторию.

 Много ли сейчас военкомов, которые отправляются на подавление мятежей? А мятежи не прекращаются.

Я разговаривал со старым военным. Его покойный тесть служил у Грацинского. Военком, смертельно раненый,  умер у него на руках в вагоне эшелона. Двадцатисемилетний Василий Грацинский не спасал шкуру, не уехал первым эшелоном, а до последнего сдерживал натиск белочехов вместе со своим отрядом. Солдаты, говорят, его любили, сухпаек он втихаря не жрал по ночам.

Таблички на доме нет. Да и спасла бы она дом от разрушения? Василий Васильевич сегодня, может, и не классовый враг, но уже вроде и не друг. Революционные идеи в жизнь воплощал — нет, не наш товарищ. И вообще, общество у нас теперь бесклассовое, свободное, имеет тьму конституционных прав и гарантий.