Тимофеевские страдания

В канун мероприятий (или акций), посвященных пожилому человеку, довелось побывать в деревне Тимофеево.

Пару слов о самих торжествах (или как их там еще назвать?). Интересно, в какой-нибудь другой стране проводится что-либо подобное? Главе какого-нибудь кантона, вроде нашего тверского губернаторского, придет в голову разо­слать своим подданным такое слезное раскаянье: «Несомненно, вы заслужили поддержку и помощь, причем не только в этот день, но и на протяжении всей жизни…»?

Что он этим катарсисным посланием хотел сказать? О себе напомнить, переживаю, мол? Да никто вас не винит, успокойтесь. Ваши эксперименты никем из с трудом проживающих на руководимой вами территории не воспринимаются как лично ваша инициатива. Вам так велели, а вы — «заложник сложившихся обстоятельств». И зачем упоминать о поддержке, которую «вы заслужили»? Все равно ж не окажете — ни в этот день, ни «на протяжении всей жизни». Нет у вас средств для дорогих вам пожилых людей...

Со времени последнего визита в Тимофеево прошел год. Тогда мы рассказывали о переселившейся из города в деревню В. Романовой. Валентина Евгеньевна 11 лет назад разделила горькую участь переселенцев из бывших союзных республик. Она приехала в Ржев из Туркмении, где прожила пятьдесят лет. Там — прошлое: молодость, выросшие дети, свой дом, кров, очаг, друзья, работа. Здесь — настоящее с мизерной пенсией, одиночество в разваливающейся деревне. О будущем лучше не думать…

Как ни разделяй ее, эту тре­клятую участь, а все кажется, что тебе горше всех. Да как не казаться: здесь умерли мама и муж…

И смотрит Валентина Евгеньевна телерекламные ролики про возрождающуюся Туркмению (должно быть, такое же вранье, как небывалый расцвет российского сельского хозяйства) — и слезы душат.

Спросил ее, как прошел день пожилого человека в деревне. И зря спросил. Валентина Евгеньевна протягивает губернатор­скую открыточку с пожеланием бодрости духа, рассказывает, как была в городе и что купила на добавку к пенсии ( 4 кг муки и 2 л масла).

— Разносили старикам подарочки, какой-то набор продуктов, — и дрогнул голос пожилой учительницы. — Обидно не то, что мне не дали (мотивировали так: я отказалась от соцпомощи), в конце концов, не только меня обошли (в смысле, обделили). Страшно задело, царапнуло по душе, как это было сделано… Не хочу об этом, пойдемте лучше чай пить. За чаем Валентина Евгеньевна рассказывает про своих кошек, приблудившегося глухого и слепого пса, а я все же рискую ее спросить: «От какой соцпомощи вы отказались?»

Зимой работники районного отдела социальной поддержки оказывают престарелым деревенским жителям такую необходимую услугу, как доставка воды. Возле избы хозяева выставляют пустые бидоны, а соцработник собирает их, везет к колодцу, набирает воду и развозит по дворам. Добрая услуга, тяжелая работа.

— Я отказалась, — говорит Валентина Евгеньевна, — чтоб не казаться капризной. У нас два колодца в деревне. Один старый, с ветхим срубом, он очень глубокий, из него трудно достать чистую воду — ведро бьется о стенки, и в него сыплется труха с бревен. Второй — новый, с бетонными кольцами, но в нем вода жесткая, с известковым налетом после кипячения. Я воду сама носила с речки. А той, что мне привозили, я не пользовалась — вот и отказалась от этой услуги. Когда за водой хожу, хоть людей вижу, а то и разговаривать разучусь.

И вычеркнули В. Романову из списка при распределении подарочных продуктов. Мелочь, а неприятно.

Валентина Евгеньевна проводит меня с экскурсией по Тимофееву. Показывает деревья, которые надо бы спилить, не то пообрываются провода во время бури. Но, говорят, за эту услугу три тысячи рублей просят, а откуда у старух такие деньги? Вот эти колодцы. Они такие глубокие, что, должно быть, в них видны звезды днем; в деревянном на бревенчатых стенках растут грибы. Хата с краю прогона оригинально утеплена: вокруг окон стены обложены сеном, изба напоминает косматое лесное чудище. Навстречу выбежала собака, у которой родитель — настоящий волк.

Мимо банек спускаемся к речке. Это Холынка, вода в ней гораздо чище, чем в городе, но течения совсем нет. Чуть выше по руслу — каменное гидротехническое сооружение. Коренные тимофеевцы, может быть, и знают о назначении этой заброшенной плотины, впервые же увидевшему «Холынскую ГЭС» — не понять.

А завершили мы прогулку по деревне Тимофеево посещением дома, где живет местная поэтесса, 73-летняя бабушка Нина. Н.Смирнова всю жизнь пишет стихи. Спрашиваю: «Вы нигде не печатались?»

— Не знаю, с Твери какие-то приезжали, забирали. Да на что мне?..

Уговариваем бабу Нину что-нибудь прочесть. Нехотя полезла за тетрадкой: «Ладно, вот отсюда, где-то еще одна была…»

Читает про войну и победу («Мне было восемь в ту пору весен»), про свиданья девичьи и слезы женские; о детях и внуках («Сплетали васильковые венки»). Читает и комментирует: «Здесь я обличаю… А вот тут «оптимизьм» пошел». И меркнут губернаторские елейные посылы: «Немало сделано, многое предстоит».

Кстати, баба Нина тоже не получила «соцподарочка» ко дню пожилого человека (что, впрочем, совершенно некстати). Послушаем лучше Н. Смирнову. Дебют в 70 с лишним.

Грусть осени

Журавли улетают, помахав мне крылом,
И крикливая стая скрылась вдаль за селом.
И на клин журавлиный я смотрю им вослед,
Под кудрявой рябиной я грущу много лет.
Мы полвека с тобою провожаем их в путь
Со скупою слезою, обжигающей грудь.  

Остаюсь я, рябина, никуда не хочу.
Прозимуем и ныне, ей тихонько шепчу.
Под родным небосводом мы к земле приросли,
Улетели и дети, словно те журавли.
Осень нас закружила, как последний листок,
У меня обнажила седовласый висок.

Гроздья, что ты роняешь, я в траве не ищу,
Их под снегом, родная, я зимой отыщу.
Солнцу мы улыбнемся под весенним дождем,
Журавлей поджидая, вновь с тобой расцветем.
На душе станет легче, будем вместе мечтать,
Да крикливую стаю с нетерпением ждать.