Бомж и кот

Они стали обитателями деревни всего два года назад. До этого жили где-то на юге, у моря, а еще раньше вдвоем сидели в тюрьме — и кот Васька, и его хозяин Петя. Фамилий не было ни у того, ни у другого. Деревенские жители недоумевали: «Петю-то за что посадили? Такой беззлобный, безобидный. Скорее всего, Васька втянул его в какую-нибудь нехорошую историю».
Говорят, когда животное долго живет с человеком, оно становится похожим на него даже внешне. Неправда. Васька не выглядел таким жалким и беспомощным; слыл непревзойденным ворюгой, мог вскрыть даже консервную банку. Петя же ничего не крал, кроме электричества. Поселился он в брошеной избе, провел свет, наделал плиток и жил, никого не трогал.
Возраст обоих пришельцев определить не представлялось возможным. Если смотреть на Петино лицо, то лет пятьдесят, если на одежду — девяносто. Но все равно кот выглядел старше. Он ходил вечно хмурый, насупленный, смертельно уставший, повидавший виды. Походка медленная, вразвалочку, как у старого боцмана (все же — бывший житель портового города); полосатая шкура цвета выцветшей тельняшки провисла, стала великовата; хвост обрублен. Поговаривали, что в брюхе у Васьки засело несколько дробинок — стреляный котяра.
Я как-то заманил его кусочком сала, взял на руки и перевернул брюхом вверх. Появился Петя. Он всегда появлялся неожиданно, будто вырастал из-под земли.
— Татуировку ищешь? — спросил, хмыкнув.
— Правда, что по твоему коту стреляли?
— Правда, на зоне. Но дробины ты не найдешь, они ж внутри.
— За что ж его так?
— За попытку к бегству... А сало ты бы лучше мне дал.
В привязанности кота к хозяину (и наоборот) было что-то трогательно-загадочное. Зимой Петя сидел в доме безвылазно неделями, голодал. Старухи уважительно восхищались: «А кота не ись! Любит!» Почему Васька не бросал хозяина, было тем более непонятно. Кроме грибов и ягод, в избе ничего съестного не водилось. Печку Петя никогда не топил, поэтому на лежанке кот сидел только в летнюю жару — в эту пору здесь прохладнее всего. Петя на вопрос, почему его так любит кот, отвечал: «Потому что я по гороскопу — рыба».
Вся живность деревни Ваську боится панически. Самый клевачий петух не смеет при нем кукарекнуть и ходит на цыпочках. Даже ястреб облетает то место, возле которого сидит кот.
Корове Маньке в том году собака прокусила вымя, с тех пор она кидается на все четвероногое. Ваську же не трогает и перестает мычать, когда он появляется в хлеву. Бродит слух, что этот прохвост умеет ее доить.
Вот баба Лена идет по деревне за водой. За ней — выводок коз. Старуха кричит, топочет ногами, прогоняет домой; потом берет суковатую палку и, как заправский городошник, швыряет и попадает сразу троим по горбу. Козы останавливаются, перестают жевать, молча проглатывают обиду и вновь бегут за хозяйкой. Но тут из-за последней избы выходит Васька. Рогатые — врассыпную наутек. Возможно, он и коз доит.
Еще про кота болтают, что он съел змею и разгрыз ежа.
Как-то поздно вечером, когда деревня освещена лишь звездами да киловаттной лампой из окна Петиной избы, я сидел на своем крыльце, курил. В сенях послышалась какая-то возня и громкий хруст. Включаю свет и вижу: на столе сидит Васька и жрет свежий огурец. «Дожил, — говорю ему, — а говорили, что ты чуть ли не каннибал». Кот как-то нехотя спрыгнул со стола, медленно прошел мимо меня, хрустнул на прощанье огурцом и как-то сконфуженно посмотрел, мол, да ладно тебе... Мне показалось, он покраснел и буркнул, кряхтя и сползая с крыльца: «Как говорят у нас на юге, такова се ля ви...» •