Собачья мелодрама

Барона, щенка восточно-европейской овчарки, забраковали в собачьем питомнике по причине нелепой и злодейски несправедливой. Главный собачий специалист (на самом деле — профан и простофиля) обнаружил у четвероногого младенца белую полосу на шее, потом поднял правое ухо, которое тут же упало, шлепнул щенка по щеке, буркнул: «Брак». Барон заметил, что тот, кого почтенно величали Иваном Матвеевичем, сам был вислоух, как спаниель, но его почему-то никто не выбраковывал.
Щенка приютили в деревне. Собственно, Бароном он стал именно здесь, в многодетной семье доброго и ласкового хозяина. Во дворе построили теплую однокомнатную конуру, и жил он себе припеваючи. Но иногда — подвываючи. Дети и все взрослые души в нем не чаяли, только от хозяйки иногда перепадало веником и метлой. Обитатели же двора были еще похлеще собачника Ивана Матвеевича.
Во-первых, корова Зорька невзлюбила Барона только за то, что он был собакой. Еще в девичестве ее укусил один местный Тузик — за вымя. Понятно, что негоже обращаться так с дамами. Но нельзя же свою неприязнь распространять на всех псов. Однако Зорька распространяла. И, главное дело, никак эту рогатую не обойдешь. Она была такой огромной, что заполняла собой весь двор, всю лужайку и поляну; в хлев сунешься — и там Зорька. И так она однажды боднула Барона, что он чуть конуру не снес, докатившись до нее с визгом от самого крыльца.
Но Зорька-то еще полбеды, она — создание хоть и глупое, Богом и Тузиком обиженное, но крупное. А вот кошка Машка — такая мелкая, коротколапая, белая, как баронова эмалированная миска, но вредности у нее не меньше, чем у Зорьки. Никто ее ни за что не кусал, но не раз каталась она по двору, вцепившись Барону в доверчивую любопытную морду.
Однако настало время, когда пес припомнил им все. Всем. Каждую корову он матерно облаивал, когда стадо проходило мимо избы. Деревенские кошки на землю не спускались. А Машка наловчилась ходить по острым кольям забора, как по гвоздям. Гуси научились взлетать без разбега, с места, куры — порхать. Когда Барон стал неравнодушен к деревенским бабам и слегка ущипнул одну из них за ягодицу, хозяйка приревновала и прикандалила его к будке.
Наступила серая будничная жизнь. Пес подолгу сидел в конуре, изредка выползая глотнуть свежего воздуха. Но его кипучая изобретательная натура жаждала деятельности. И Барон придумал себе занятие. Однажды утром он проснулся, зевнул, потянулся, долго смотрел вдаль, соображая, чего же не хватает для внутреннего убранства помещения. Посмотрел на бельевую веревку и вдруг понял...
Наволочки и простыни Барон благополучно перенес в будку. Но на пододеяльнике попался. Накрахмаленный краешек предательски высовывался из конуры и чистым замыслам чистоплотной собаки не суждено было сбыться. Накрыла хозяйка. Грязной половой тряпкой. Не накрахмаленной.  Чуть позже дети рассказали, что наблюдали, как Барон охотился за бельем.  Снизу дотянуться до него он не мог, как ни подпрыгивал. Забрался на кучу опилок и сидел неподвижно, терпеливо ожидая порыва ветра. Дождавшись, ловко хватал постельную принадлежность, аккуратно складывал в будку и шел за новым комплектом.
Барон так и не понял, за что же ему влетело. А влетело сильно. Даже хозяин прорычал: «У-у, вражина! Врангель!» Может, белье он содрал еще недосохшим, влажным? Кто их поймет, этих двуногих? Ничего не объяснив, тряпкой по морде.
С тех пор Барон возненавидел все ткани, из конуры вытащил подушку-подстилку, изодрал ее в клочья: «Вот вам, — прорычал обиженно, — раз вы такие. На голых досках буду спать, на гвоздях, а от вас ничего не надо».
Однажды хозяина навестили охотники. Всю ночь они пировали, рассказывали байки, размахивали руками. Хозяин молчал. Но когда зашел  разговор про собак, на него нашло затмение. Он сказал, что сейчас покажет настоящую охотничью собаку, перед которой лайки, борзые и легавые — просто жалкие шавки. И привел Барона.
— Зверь! Перед ним кабаны падают в обморок, лоси сбрасывают рога на полгода раньше срока. Белки, завидев его, валятся с деревьев, их можно собирать, как грибы в корзину, а уток и глухарей Барон ловит на лету.
— Продай! — взмолились гости.
— Такую собаку нельзя продать, ее можно только подарить!
Наутро хозяин проснулся в сарае. Не было ни охотников, ни Барона. Возле железной кружки с водкой лежали три смятых купюры.
Он вошел в дом, увидев хозяйку, спросил со слабой надеждой: «Барона не видела?»
Опустился на стул и стал дубасить себя кулаком по лбу.
— Сильней бей! — заорала жена. — Пьянь. Иуда. За тридцать серебренников продал... Иди прочь. В конуре теперь будешь жить.
Совесть грызла его две недели. Дети все это время с ним не разговаривали. Завидев пустую конуру, ревели. Самое страшное, хозяин не знал, кому он точно подарил собаку, где живут эти люди, что они сделают с псом, когда узнают, что никакой он не охотник... Через две недели Барон прибежал с огрызком цепи на шее. Звено, которое он разогнул, выдержало бы трактор. Первым его увидела хозяйка: «Горемычный мой! Как с каторги сбежал...» Дети облепили своего любимца, повисли у него на шее. Заслышав шаги хозяина, Барон вырвался и убежал в будку. Хозяин рухнул на колени и пополз к конуре, слезно причитая: «Баронушка, прости! Бес попутал. Хочешь, я тебе одеяло пуховое принесу...»
Зорька промычала нежно, Машка впервые за несколько лет слезла с забора, и, муркнув, ласково съязвила: «Как трогательно, боже мой! Ну прямо финал мексиканского сериала, собачьи нежности...»•