Гладков и все-все-все
- Автор Александр Назаров
В дневниках Гладков упоминает об эпизоде из своей пьесы, который не вошел ни в фильм, ни в спектакль.
Продолжение. Начало от 20 марта и 3 апреля
Теперь о прототипе поручика Ржевского. Кто же им был, Денис Давыдов, Сеславин, а, может быть, сам Гладков? На бутылке ржевского пива поручик смахивает на Юрия Яковлева. Ржевский памятник Сеславину похож на всех сразу. Давно живущая не в родном городе ржевитянка увидела памятник из окна машины и спросила: «А по какому случаю у нас Лермонтова увековечили?»
Евтушенко в ранних литературоведческих трудах упоминал Флобера, утверждавшего: «Мадам Бовари — это я». Говорят, французский классик корчился в жутких муках, описывая роды Эммы. А как дошло до эпизода, где она приняла яд, Флобера вырвало, и он с опаской покосился на клистир.
Сам Евтушенко не желал так экспериментировать и о себе сказал скромнее: «Я — египетская пирамида». Это было давно, из Евгения Александровича еще не сыпался песок (золотой, разумеется). И он, дай Бог ему столько же лет здравствовать, сколько простояли пирамиды, пережил многих друзей и недругов.
Автор пьесы «Давным-давно» с полным правом может сказать о себе: «Поручик Ржевский — это я». Вот доказательства из дневниковых записей.
«Почти ничего не делаю. В голове одни бабы и книги...»
«Весь день с утра до вечера провел с Эрастом Гариным, ездили гулять в Петровский парк, бродили по городу, заходя во все пивные и винные магазины, и, в конце концов, порядочно напились».
«Снова каждый день с Мишей Светловым… Остались без гроша, и Миша пошел играть на деньги на бильярде в клуб писателей. И выиграл. История приглашения нас Сулейманом Рустамом в “Арагви”. Он просит обязательно пригласить девушек. Зовем из наших запасников. Грандиозный кутеж в большом кабинете в “Арагви”. С. Рустам разошелся и вызвал в кабинет оркестр, сам плясал со столовым ножом в зубах. Миша отводит меня в сторону и просит помочь Рустаму проверить счет. И тут вдруг оказывается, что у Рустама нет денег. Он рассчитывал на нас. А мы поняли, что это он нас пригласил. Краткое совещание с Мишей, и я ухожу потихоньку к живущему неподалеку Пете Туру за деньгами, а Миша ждет меня и занимает общество. Счет огромный. Я возвращаюсь через полчаса, и расплачиваемся. Провожаем девушек и Рустама в гостиницу “Москва”, идем ночевать к Мише».
«Серая кошка не стала есть пирожок с мясом, который я ей бросил. Похоже, что я ее избаловал. Вечная история у меня с женщинами».
Все великие похожи друг на друга. Фрагмент беседы А. Гладкова и Н. Мандельштам, вдовы поэта.
«Я: — Надежда Яковлевна, я очень люблю одно из тончайших стихотворений Осипа Эмильевича «Сестры — тяжесть и нежность — одинаковы ваши приметы...». Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали об его биографическом контексте...
Н. Я.: — Очень просто. Оська уехал от меня из Крыма и где-то таскался по бабам...»
Н. Мандельштам может и такое сказануть: «Гладков в своих страничках о Пастернаке не врет и не хвастается, когда рассказывает о неслыханном внимании к нему Пастернака». Из чьих-нибудь других уст звучало бы обидно, но таким образом крутая старуха выражала одобрение.
Мало того что нашего поручика приватизировали в десяти областях РФ, к нему еще примазались братья-хохлы. Установили памятник у проходной химзавода в Павлограде, что на Украине. Самостийные паны утверждают, что поручик Ржевский служил в Павлоградсоком гусарском полку.
Восстановим историческую справедливость. Во-первых, не в гусарском, а в казачьем, а во-вторых, не поручик Ржевский, а гетман Дмитрий Многогрешный у вас служил. Облапошились, обмишурились павлоградцы кругом. С большой натяжкой к поручику Ржевскому они могут подъехать со стороны Шурочки Азаровой, которая служила в Павлоградском полку. Но она, как мы уже выяснили вместе с А. Гладковым, даже не прототип Надежды Дуровой.
Скульптор украинского памятника — белорус Владимир Жбанов. В Ржеве был поэт, тезка и однофамилец скульптора. В трогательном обаянии Вовки Жбанова тоже что-то угадывалось от поручика, хотя он служил прапорщиком.
Туляки утверждают, что поручик Ржевский — реальный персонаж, дворянин тульской губернии. Так отчего же он не поручик Тульский, господа?! Руки прочь от нашего достояния. И так немного осталось. Иногда начинаю жалеть, что в свое время вместе с одним достославным краеведом не включился в кампанию поддержки за установление памятника поручику Ржевскому на его исторической родине. И пусть бы возле него паркурщики прыгали — никто б не усмотрел кощунства.
В Питере есть ресторан «Поручик Ржевский», железнодорожная станция Ржевка, жилой массив Ржевка-Пороховые. Если Википедия не врет, то названия эти произошли от Ржевской слободы, которой владел капитан русской Императорской армии Ржевский. Он ее продал морскому ведомству, позже там устроили артиллерийский полигон.
Во времена, когда еще не родился интернет, довелось посетить С.-Петербургский центральный архив. Один краевед убеждал, что там хранится экземпляр первой ржевской газеты, вышедшей чуть ли не при крепостном праве.
Не знаю, как сейчас, а раньше обстояло так: сидела на «проходной» архива тетенька, которая вас регистрировала и выписывала талон. С ним вы поднимались наверх к кабинету, где, проверив ваши документы, заявление, свидетельства, членства, должны вам дать добро на посещение библиотеки. Очередь на добро образовалась внушительная. Здание мрачное, очередь продвигается медленно, и чем дольше ждешь, тем больше ощущаешь себя Акакием Акакиевичем. Я постоял минут десять, подождал крайнего, покрутился по аудитории и прошмыгнул в библиотеку. Несколько человек выдавали документы, один юноша, видимо, студент-практикант — вылитый Пушкин в молодости, даже ноготь на мизинце длинный. Не знаю, почему я ему шепнул: «Земляк, уважь, будь добр! Из Ржева пришел, почти пешком…». Изложил ему суть. Он улыбнулся, не спрашивая никакого талона, кивнул и нырнул в глубь стеллажей. Я уселся за один из немногих свободных столиков. Через несколько минут он вынырнул со стопкой журналов из-за стеллажей: «Кто из Ржевки? Принимайте, я тоже там живу». Искомой газеты я не нашел.
В дневниках Гладков упоминает об эпизоде из своей пьесы, который не вошел ни в фильм, ни в спектакль. Режиссеры не знали, как его трактовать, как подавать. Фрагмент нравился Борису Пастернаку. Взято из биографии Стендаля, который был влюблен в парижскую актрису. Они расстались, он страдал. Почти так же, как спустя полвека соотечественник Флобер. Бывшую возлюбленную Стендаль встретил в Москве в 1812 году.
Продолжение следует