К 75-летию Сергея Довлатова

В Питере, на Рубинштейна, 23, установили памятник Сергею Довлатову. На церемонию открытия из Америки приехали вдова и дочь. Деньги на двухметровую скульптуру выделил предприниматель. Наш, отечественный. На открытии присутствовал питерский губернский чиновник, начальник местного телеканала, архитектор Бухаев (тоже, разумеется, наш человек).

С. Довлатов — писатель-эмигрант какой-то там по счету волны. В Америку его прибило в 1978-м — уехал вслед за женой и дочерью. До эмиграции он был почти неизвестен самой читающей в мире советской публике. Американский читатель, если таковой вообще существует, тоже едва ли им зачитывался. В Японии и более чем тридцати странах мира Довлатов скорее всего только переведен. Популярность он приобрел в Америке, а от корки до корки прочитан только на родине, в России. Ни появление его рассказов в элитарном «Нью-Йоркере» (честь для их писателя неслыханная —  прославленный американец Курт Воннегут не удостаивался),  ни баснословные тиражи газеты «Новый американец», редактором которого был Довлатов, ничего не объяснят.  

Памятник Довлатову мог появиться и в Таллине. Сергей Донатович работал в эстонской газете и ему как самому талантливому автору однажды доверили написать письмо Брежневу от имени эстонской доярки. Но против категорически высказался член местного правительства по фамилии Кленский. Тот самый Митя Кленский, которого Довлатов увековечил в своем «Комромиссе». Они вместе работали в редакции «Советской Эстонии». Головокружительную карьеру Кленский сделал после перестройки. В семидесятых Митя вел спортивный раздел. Каждый день он назойливо напоминал коллегам, что ни разу не изменял жене. Довлатов в своей повести наградил Митю венерической болезнью. Слава Довлатова достигла Эстонии, в Таллин зачастили кинодокументалисты. Кленский охотно давал интервью, лестно отзываясь о друге. В конце беседы каждый киношник его спрашивал: «Так это вы болели триппером?» Кленский перестал давать интервью. 

Довлатову в Нью-Йорке помог Бродский, хотя в годы ленинградской юности приятель Сергей «увел» у него Асю Пекуровскую, первую ленинградскую красавицу. «Мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость… Осаду мне пришлось снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала», – вспоминал Бродский, не называя имени крепости. Говорят, ту же крепость осаждал и Василий Аксенов, тоже эмигрировавший. Но конфликт Бродского с Аксеновым возник не из-за Аси. Бывшие друзья рассорились из-за отзыва Бродского о романе Аксенова «Ожог». С великими такое случается сплошь и рядом. Аксенову нужна была поддержка, он знал, что редактор престижного американского журнала спрашивал Бродского о рукописи. Бродский высказался откровенно, и «Ожог» не напечатали. Аксенов жутко обиделся: «Подумал бы ты лучше о своем собственном шарабане, что буксует уже много лет с унылым скрипом. Ведь ты же далеко не гигант ни русской, ни английской словесности. Я этого маленького нью-йорского секрета стараюсь не разглашать и никогда ни в одном издательстве еще не выразил своего мнения о твоих поэмах или о несусветном сочинении «Мрамор». Уклоняюсь, хотя бы потому, что мы  с тобой такие сильные получились не-друзья. Всего хорошего». 

А с Довлатовым и Бродский, и Аксенов сохранили добрые отношения. Да и не только с ними. Татьяна Толстая тоже несколько лет жила в Америке, но вернулась. В одном из писем Довлатов шутил: «Еще общался с Татьяной Толстой, шумной и безапелляционной дамой. Таню, я уверен, принимают здесь за вдову Льва Толстого». Татьяна Никитична не обиделась: «Он все-таки очень обаятелен». Ему вообще везло на женщин. И на жен. На всех без исключения. У Довлатова и Аси Пекуровской дочь Маша родилась в 1970 году. Любопытно, что развод они оформили за два года до того, в 1968-м. В 1971-м Довлатов оформил второй развод, оставив вторую же супругу Елену с пятилетней дочерью Катей. С Еленой, покинувшей СССР, он воссоединился, в 1984-м в Нью-Йорке у них родился сын Коля. В промежутке между этими событиями у Сергея Довлатова и Тамары Зибуновой родилась дочь Александра. Да, он был обаятелен.

С Тамарой они были едва знакомы. Он приехал в Таллинн и позвонил: «Тамара, вы меня, наверное, помните. Я такой большой, черный, похож на торговца урюком». «Просился на одну ночь, но так и остался… Через месяц нужно было принимать решение: или вызывать милицию, или заводить с ним роман», — вспоминает Т. Зибунова.  

Есть немало снимков Довлатова, но об одном, несостоявшемся, жалеют его друзья. «Ныне снимок обошел бы весь читающий мир и послужил бы тем самым «недостающим перевальчиком» из одной половины жизни замечательного писателя и человека в другую», — сокрушается его знакомая Эра Коробова. Пулковский аэропорт, рейс на Вену, все пассажиры уже в салоне. Опаздывающего пассажира поторапливает пограничник с автоматом. Они вдвоем на трапе. Довлатов поднимается к самолету спиной, «с руками, поднятыми высоко над головой, помахивая огромной бутылью водки, уровень которой за время ожидания отлета заметно понизился». Вот каким следует его изваять в бронзе. 

В Питере памятник Довлатову демонтировали через три недели после открытия. Двухметровую скульптуру на Рубинштейна, 23 увезли на доработку. Объяснили, что укрепят фундамент, устранят недоделки, уладят какие-то формальности с оформлением документов — и установят окончательно. И зачем было открывать? Вполне довлатовская история. Впрочем, похожая на такую же нелепость с ржевским мостом.