Не стало Новеллы Матвеевой

В автобиографической книге «Мяч, оставшийся в небе» Новелла Матвеева шутит: «Родилась я в Царском Селе. И это было с моей стороны уже нескромно… Таким образом, сама судьба позволяет мне повторить за великим поэтом: «Отечество нам — Царское Село». 

Популярный поэт-пародист имел неосторожность назвать ее творчество сюсю-реализмом, Новелла Матвеева пригвоздила: «Сю-сюдьи кто?!» В записную книжку Венедикт Ерофеев заносит  лаконичные характеристики: «Пенная Цветаева, степенная Ахматова», «Паустовский. Поклонение святым хвощам». Коверкает цитаты: «Как завижу черноокую, промтовары разложу», «Вот бегает кровавый мальчик» и т. д. Из Новеллы Матвеевой Ерофеев выписал прямую цитату: «А что я с этого буду иметь, того тебе не понять», и в скобках поставил имя — (Новелла). Строка из ее «Девушки из харчевни».

Песню Матвеевой «Какой большой ветер» пел молодой Высоцкий. Старик Чуковский ее заметил и… благословил. В пространном предисловии Геннадия Красникова к одной из ее книг есть престранное, перекочевавшее в труды других исследователей утверждение. Будто бы Корней Иванович, «услышал очаровательного матвеевского «Солнечного зайчика», и, по-детски импульсивный, в радостном порыве принялся прыгать через стул». Геннадий Красников сам не видел, как восьмидесятилетний Чуковский прыгал через стул и на всякий случай подстраховался: «Говорят». В дневниках Чуковского о ней – только две коротенькие записи: «Новелла — юродивая, больная, лохматая, уклончивая, но бесконечно милая, яркая, киплинговская кошка, что «ходит сама по себе». Глаза умные лирически-насмешливые-настороженные, какие бывают только у подлинных поэтов. 5 апреля 1964 год». И второе упоминание от 17 сентября 1967 года: «Здесь в Доме творчества Новелла Матвеева. Я ее назвал «уходящая». Встречаясь со мною, она весело идет мне навстречу, но после двух минут разговора убегает. Недавно мы сидели большой компанией в саду — я рассказывал какую-то историю. Она послушала минут десять, но не выдержала и убежала: «Не могу, — объяснила она, — очень уж вы интересно рассказываете». Подарила мне книжку последних стихов». И никаких кульбитов через стул.

В интернет-форумах авторство песенки, которую поет Татьяна Доронина в фильме «Еще раз про любовь», обсуждали горячо и, как водится, хамовато. Она широко известна и пережила сам фильм. Правда, в ремейке «Девушка, (что-то там еще) и самолет» Рината Литвинова не поет про моря и кораллы. Казалось бы, точку в споре поставил Андрей Мальгин, автор книги о Роберте Рождественском. Тот самый Мальгин, опальный журналист, блоггер, автор романа «Советник президента», тиражи которого переплюнули  брауновский «Код да Винчи». О Мальгине Сергей Довлатов писал: «Люблю я Мальгина Андрея,  что очень странно, не еврея… Люблю Андрея Мальгина на фоне разного г…». В «Московских новостях» Мальгин написал некролог на смерть Довлатова. Так вот, журналист А. Мальгин деликатно встрял на интернет-форуме между грызущимися посетителями, проинформировав: в беседе с Робертом Ивановичем он выяснил, что к фильму «Еще раз про любовь» поэт Р. Рождественский и композитор А. Флярковский создали стилизацию под Н. Матвееву, которую (Новеллу Николаевну) очень любили. И все равно появляются статьи, где Чуковский прыгает через стул, будто солнечный зайчик: «Ровно полвека назад Корней Чуковский попросил ее прочесть что-нибудь новенькое, и Новелла робко прочла "Солнечного зайчика". Да, того самого. Я ступила на корабль, а кораблик оказался из газеты вчерашней…»

В 2003-м Н. Матвеевой вручили госпремию. Был снимок во всю газетную полосу: Новелла Николаевна бредет по Красной площади со стороны Кремля. Подумалось: неужели не могли лауреата довезти до дома? Потом узнал, что у нее какая-то редкая болезнь — она с детства не переносила никакой транспорт, всегда ходила пешком. И не ступала ни на какие кораблики, бригантины, пароходы. О награждении рассказывала: «У меня телевизор украли — поздравьте! Когда я получала государственную премию в Кремле, в дом залезли воры. Кстати, в самый момент вручения премии у меня с ног чуть не слетела босоножка, и я как бы оступилась. Правда, потом успокоилась: не одна такая — вслед за мной еще один лауреат уронил свой диплом. Путин сказал: «Вы тут все роняете, а президент должен за вами подбирать!»  

«Я в тронный зал вхожу без должной дрожи», процитировал ее Дмитрий Быков, напомнив, что стихотворение Н. Матвеевой «Трон»  в 1969 году не напечатал даже  «Новый мир». 

Эстет и варвар вечно заодно,

Лакею вечно снится чин вельможи.

Ведь пить из дамской туфельки  вино

И лаптем щи хлебать — одно и то же.

Каково, господа?! Но сегодняшний  «Новый мир» если это и напечатает, никто не узнает: наши библиотеки журнал не выписывают. 

Книги Новеллы Матвеевой следует читать детям с рождения, «Кроличью деревню», например, потому это — эталон чистоты, антивирусник языка.  Евтушенко называл Новеллу Ассолью, плывущей под алым парусом русской поэзии на корабле Александра Грина. Анатолий Гладилин сравнивал с Золушкой. История о том, как она стала известной, а потом и знаменитой, смахивает на сказку. Все случилась задолго до написания песенки: «На мне так много сажи, что я не знаю даже, есть ли я под сажей и золой».  В 1959 году на столе секретаря ЦК комсомола оказались стихи неизвестной поэтессы. То ли Чуковский подсунул, то ли Маршак,  может, Слуцкий подсказал, Утесов подсуетился. В конце концов, можно предположить, что секретарь где-то сам их раздобыл и прочел. Вот вызывает он редактора «Комсомольской правды», велит отыскать автора. С утра в редакции на летучке объявляют: нужно найти замечательную поэтессу по имени Новелла, фамилия — от Матвея, адреса нет, может проживать в районе Монина. Анатолий Гладилин, он в то время работал корреспондентом «Комсомолки», вызвался найти. Они с коллегой поехали на редакционной машине в райком партии. Товарищи были в курсе, им из ЦК уже звонили, журналистам предложили пройти по улицам трех поселков, мол, отыскать небезнадежно, имя ведь редкое. После долгих поисков встретили мальчишек, один пацан махнул рукой в сторону барака: «Это цыганка, она там живет». Дело было зимой. В комнате промерзшего насквозь барака было холодно, как на улице. На тюфяках лежала женщина в пальто, обмотанная платками. Гладилин спросил, пишет ли она стихи. Тоненьким голосом ответила: «Да, я пишу стихи». И щелкнула выключателем. В свете тусклой лампы без абажура рассмотрели: совсем молодая девушка, бледная, с опухшим лицом. 

Если колумнист из КП не врет, дальше было так: Гладилин предложил поехать в редакцию, девушка спросила, привезут ли ее назад, и, получив утвердительный ответ, написала маме записку. В редакции все стихи из тетрадки перепечатали, придумали для нее биографию. Колумнист свидетель: «Нельзя было писать, что Новелла — домработница в семье военного, что у нее нет даже четырехлетнего образования. Согласно легенде, Новелла работала в колхозе пастушкой, школу оставила по болезни, но читала много книг, а уроки на дому ей давала мама, сама школьная учительница». В «Комсомольской правде» появилась целая страница со стихами — такого раньше не было. После лавины восторженных откликов публикацию повторили – а такого не было вообще никогда. Новеллу устроили в литинститут без экзаменов, без аттестата зрелости, отвели комнату в редакции, кормили, лечили, опекали.  «Стихов у Новеллы, — подытоживает колумнист, — было много, но почти в каждом соседствовали замечательные строчки и откровенная графомания». 

Два года назад она опубликовала стихи о Крыме и Севастополе. Среди либералов вой поднялся нешуточный. Радио «Свобода» поносили Новеллу Матвееву, а заодно и Дмитрия Быкова, посмевшего за нее заступиться. Дмитрий Львович оказался в трудном положении. С одной стороны он —  яростный противник присоединения (такого присоединения!) Крыма. В тоже время с детства был вхож в дом Новеллы Николаевны и ее мужа поэта Ивана Семеновича Киуру, считает себя их учеником, ценит, любит.  Быков выкрутился виртуозно. Он предположил, что стихи о Крыме и Севастополе вряд ли украсят биографию Матвеевой (а ведущая «Радио Свободы» напомнила присутствующим в студии , что в «Литературке» напечатан и третий стих, о Сталине, но «я не буду вас шокировать»), однако настаивал: «Матвеева имеет право на любое мнение, поскольку своему этическому кодексу (и «добрым нравам литературы») не изменяет ни в чем». 

Новелла Матвеева не любила слово «бард»: «Я называю авторов песен «полигимники». Я и себя отношу к полигимникам. От слова «Полигимния» — муза песнопения». Кто-то сказал, что она вела родословную от Эллады. Заклинательница лаокооновых змей. «Властью песни быть людьми могут даже змеи, властью песни из людей можно делать змей».

Булат Окуджава говорил, что Новелла Матвеева стала петь свои стихи раньше, чем он. В 1995-м Окуджава умер в Париже, в каком-то госпитале, кажется, военном. Всего за полгода до смерти там же, во Франции, давал концерт, на котором спел: «Там, позади — «До свиданья, околица!»… и ничего, ничего впереди». 

Уход Новеллы Матвеевой — иная утрата. Строки из ее «Баллады круга» звучат как эпитафия. 

Пластырем липнет ко лбу листопад,

Латы росой покрываются мятые.

Жизни вы стоили мне, растреклятые,

Тень на тропинке, полет паутинки

И роща, где вязы шумят.