Иосиф Александрович
- Автор Александр Назаров
В этом году Бродскому исполнилось бы семьдесят. Вспоминаю, сколько ему стукнуло, когда о нем вынуждена была заговорить советская пресса. Пятьдесят еще не грянуло. А статью «Окололитературный трутень», вышедшую в 1964-м, я мог читать разве что по слогам.
В 87-м в «Комсомолке» появились две заметки, хвалительная и хулительная,— отклик на Нобелевскую премию, присужденную какому-то русскоязычному поэту, семь лет как получившему американское гражданство. Плюрализм уже вовсю бушевал, даже идейным недругам предоставлялась возможность высказаться (с последующими правильными комментариями). Девушка-филолог захлебывалась от восторга, сравнивала литературного обладателя «нобеля» с Пушкиным; литпрофессор же, как и положено, напротив, хаял, умалял, убеждал: кабы не свалил беглец за бугор, не видать ему никаких наград за эти бледные вымученные порно-вирши. И приводил в пример строки, которые почему-то сразу врезались в память: «Мулатка тает от любви, как шоколадка, где надо гладко, а где надо шерсть». Лауреата сразу же захотелось прочитать.
Любопытно: чуть ли не в этом же номере «Комсомолки» появилась статья о барде Александре Дольском. Он тогда был на гребне популярности, «Мелодия» выпускала по пластинке в год. Не помню уже, цитировала ли газета певца Дольского, или сами вспомнились его строки из песенки про Аргентину: «Где от нежности мулатки тают, словно шоколадки, песню спел — и все в порядке…»
Потом был журнал «Новый мир» с гениальной подборкой стихов Бродского, строки наизусть, если они перекликались с другими, так же ошеломившими. Бродский: «И водяное мясо застит слух». Мандельштам: «Глаз превращался в хвойное мясо». Гораздо позже прочел о «волшебном хоре», «ахматовских сиротах»: А. Наймане, Е. Рейне, И. Бродском, Д. Бобышеве.
«У Бобышева когда-то был знаменательный разговор с Ахматовой о Мандельштаме. Она заметила, что Мандельштам пользовался изобретенным им принципом «знакомства слов». Это значит, что слова, как и люди, бывают прежде незнакомы, а потом сходятся и могут быть счастливы». (Соломон Волков).
«КГБ преподнес Иосифу два подарка, — утверждает поэт В. Уфлянд, — за полтора года ссылки в Архангельской области он написал больше, чем за любые полтора года жизни. Кроме того, в Америке ему сделали операцию, которая прибавила 20 лет жизни. У нас бы его не стало давно…»
Да и Ахматова, прошедшая «семь кругов беспокойного лада» (Башлачев), говорила: «Какую биографию делают нашему рыжему!». Анна Андреевна, провожавшая на смерть Мандельштама, позволила так пошутить, понимая, что все же по сравнению с теми каннибальскими временами пришли «относительно вегетарианские».
Владимир Уфлянд говорил, что Бродский за 15 лет мог успеть то, что не под силу любому и за 150:
— Встречаю его, он вчера по-английски не говорил, а сегодня говорит. «За ночь научился», — объясняет.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и финикам,
Рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
Развлекалась со мной, но потом сошлась с инженером-химиком
И, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Саднит, хотя и понимаешь, что чудовищно оскорбительно для женщины.
Инженер-химик — это Дмитрий Бобышев, заклейменный и проклятый поклонниками Бродского. Не станем, однако, торопиться его осуждать. Не уведи бывший друг у него невесту, художницу Марину Басманову, русскоязычная поэзия не досчиталась бы несколько сотен изумительных по обнаженности и сладчайшей горечи строк, которые изгнанник слал ей «ниоткуда с любовью» в течение двух десятков лет.
Марина Басманова и сегодня живет в Петербурге. Интервью не дает. Не смогли почти ничего вытащить из нее даже репортеры “МК”, хотя каким-то чудом и дозвонились. Недоумевают современные деловые люди: взрослая женщина, сколько же денег можно заработать на мемуарах. Безнадежно отставшее поколение.
А Бобышев (позднее ударившийся в религию) — не первый (и уж никак не последний). Тот же Найман умыкнул жену у Рейна. Довлатов писал: «Севастьянов когда-то говорил, знаю я Диму, переспит с чужой женой и скажет — я познал Бога!»
Кстати, он (Бобышев) жив-здоров, преподает и здорово живет в Америке. В один из приездов в Петербург журналист рискнул спросить:
— Будет ли в ваших воспоминаниях что-то о Бродском? Понимаю, что вопрос болезненный…
— Почему болезненный? Конечно, будет! Нас связывала дружба, связывало соперничество, и я не собираюсь ничего скрывать.
И не скрывает: «Однажды Ахматова мне прочитала, уж не знаю, случайно ли, именно это: «И яростным вином блудодеянья/Они уже упились до конца…» Я спросил ее напрямую:
— А «блудодеянье» — это любовь других?
Она даже переспросила меня, и я повторил вопрос. Ответила строго:
— «Блудодеянье» — это блудодеянье.
Из книги воспоминаний «Я здесь»: «Была и поддержка немногих, которые стали еще ближе, но главным и непререкаемым арбитром оставалась Ахматова: примет она меня или не примет? Она приняла, и я читал ей поэму «Новые диалоги доктора Фауста». Ахматова выслушала мои «Диалоги «с не меньшим вниманием, чем я слушал ее «Поэму без героя», и сказала лишь:
— Лексика почему-то бледна.
Она, может быть, впервые остро взглянула на меня и попросила «на два дня» мою поэму. Ну, разумеется… Через два — или дважды два — дня я был опять у нее, рукопись мне вернулась с такими словами:
— Поэма состоялась.
И — ничего больше. И я уже не расспрашивал, как мне этого ни хотелось. Главное: Ахматова меня и поэму мою подтвердила. Остальное мне было уже не страшно. О Марине Басмановой Анна Андреевна сказала: «Тоненькая…, умная…и как несет свою красоту! И никакой косметики… Одна холодная вода!»
Критики сходятся во мнении, что одно из лучших своих стихотворений позднего периода «Пятая роза» Анна Андреевна посвятила Бобышеву.
Нобелевский лауреат, первый поэт США (1991—1992 гг.), прославленный, обласканный, увенчанный званиями, регалиями, мантиями, Бродский за несколько дней до смерти нашел у Пушкина в «Истории села Горюхино» фразу, которая его потрясла: «Если Бог пошлет мне читателей…»
Друг Бродского В. Уфлянд говорил: «Иосиф чувствовал то же: чем он дольше писал, тем меньше людей могли его читать».
День смерти Бродского, 28 января, совпадает по старому стилю с днем пушкинской смерти.