Кошачьи стрессы

Рыська — кошка разговорчивая, можно сказать, словоохотливая. Только на первый взгляд (на первый слух) кажется, что по любому поводу она отвечает одним и тем же лаконичным и вроде бы монотонным «мр-р-р». А прислушаешься — «мр-р-р»-то все разные. Самое раскатистое — по утрам, часа в четыре: «Вставайте, сколько можно спать». Разговорить Рыську можно запросто. Вот она сидит на своем любимом аквариуме, смотрит потухшим взором вниз сквозь стекло. Но стоит спросить: «Что, Рыська, не клюет? — она тут же, шутя, откликается: Мр-р-р». Не раскатисто, не утробно, как при жалобе или досаде, а с юмором (с «юмр-р-р-ком»), мол, не мой сегодня день.

Бывает, просто посмотришь на нее молча, глаза в глаза — и прозвучит виолончельное тремоло. Мурчащая виолончель. Когда Рыська сидит в классической позе кошки-копилки — задние лапы поджаты, передние прямые, — на грудке проступает белый виолончельный силуэт. Перевернутый, правда.

У Рыськи два аквариума. На одном она сидит, иногда пьет из него украдкой, очень любит слизывать крошки рыбьего корма со стекла. Получается оригинальный десерт — рыбный суп-полуфабрикат. На втором аквариуме, который побольше, Рыська спит, вытянувшись в полный рост. Он раньше был любимым, в нем работает подогреватель и рыбы крупнее. Но одно неприятное воспоминание — как ложка дегтя.

Лежала кошка на верхнем стекле, никого не трогала. И вдруг золотистая скалярия подплывает под самое брюхо и нагло ест корм, некультурно чавкая. Раньше рыбина ничего подобного себе не позволяла, держалась в строгости, ждала, когда еда потонет и опустится на дно. От неожиданности, бесцеремонности, беспардонности Рыська икнула. Захотелось запить икоту. Засунула морду в щель, стала лакать.

Рыбка в тот день отметала икру на стебле водоросли. В такой период самки агрессивны, в своих же сородичах небезосновательно видят потенциальных врагов, а тут теплокровный хищник вторгается в не принадлежащую ему среду обитания. Что там скалярии нашептал материнский инстинкт, никто не слышал, но раздался девятибалльный плеск. Показалось, что рыбка схватила Рыську за усы.

Кошку подбросило вверх, как катапультой, стекло сместилось. Приземлилось животное неудачно, можно сказать, приводнилось. Двумя передними лапами Рыська ввалилась в образовавшуюся полынью, морда тоже пролезла, и ошалелое «м-р-р» с пузырьками донеслось откуда-то со дна.

Казалось бы, вот они, рыбы, под рукой, под лапой. Протяни — и ешь, пасть раскрой — и глотай. Ан нет, не та ситуация. Как меняется мир, безмолвный и такой аппетитный, когда оказываешься внутри него! Сколько кругов намотано снаружи, вокруг безобидной стекляшки с водой!

Впрочем, Рыська всего этого сообразить не успела. Ее тело, погруженное в аквариум, согласно Пифагору, было вытолкнуто. Вопль мало напоминал классическую «эврику». С ускорением, превышающим допустимые перегрузки, теплокровное четырехлапое покинуло аквариум, выскочило пулей, вылетело торпедой и врезалось в стену под диваном. И все же этот стресс не идет ни в какое сравнение с потрясением, связанным с пандой. Впрочем, Рыське слово.

«Вспоминаю, и шерсть выворачивается наизнанку. Хозяйка выстирала китайского медведя… Я не люблю эту зверюгу, огромную и никчемную. Занимает на шкафу все свободное пространство. Как много его оказалось сухого, теплого, уютного (не то, что на проклятом, треклятом аквариуме), когда это поднебесное чучело — я так надеялась! — выбросили.

Когда я с кресла запрыгиваю на шкаф, надо мной смеются: «Рысембаева, скоро тебе туда не вскарабкаться, коль будешь столько трескать». И сегодня я действительно не запрыгнула. По другой, однако, причине.

Не помню, что меня понесло в ванную. Должно быть, здоровое (во всех смыслах) кошачье любопытство. И не помню, как я оттуда выскочила… Да какое там выскочила — вышла, выползла в полуобмороке, полуинфаркте. Дробь от всех четырех трясущихся лап не унималась до вечера — во как колотило и лихорадило. Под потолком в ванной натянута сушильная проволока в четыре ряда. И с нее, мордой вниз, в струях, как в соплях, свисало и криво подмигивало мокрое черно-белое страшилище, made (зачем-то) in Chinа… Выползла я на трех лапах, четвертой держась за сердце. С тех пор заикаюсь и подпрыгиваю от каждого шороха».