За лебедем

От некоего сентиментального читателя поступила информация, что на одном из прудов возле дома престарелых поселился лебедь. Приземлился (приводнился) и не улетает. Нравится ему там. Бабушки и дедушки его холят, нежат, перья чистят и кормят с рук.

Отправляюсь на пруды. Их там несколько, но, думаю, найду нужный, как завижу вереницу пожилых людей, выстроившуюся в очередь для устроения трапезы царевне-лебедь (или царевичу).

Первый пруд пуст. Да и не пруд это вовсе, а полуболото. Здесь не выживет даже Медуза Горгона. Идем дальше. Продвигаюсь вдоль распахнутых кашляющих окон корпусов, мимо газонов, кишащих голубями;  спрашиваю прогуливающихся стариков, есть ли здесь другие пруды, следую в указанном направлении.

Вспомнился Жванецкий: «Товарищ прапорщик, там пехота не пройдет, а только танки, только танки! За поворотом такая собака сидит!» Вдоль ограждения таких собак сидело с дюжину.

— Пойдем, сынок, проведу, — предлагает белый шелковолосый дедушка.

— Мне в тот пруд надо, где лебедь живет. Если четвероногие друзья человека его не сожрали.

—  Лебеди? Так это не у нас, — остановился дедушка, и мы развернулись. Старик махнул рукой вдоль Старицкого шоссе. — Тебе туда.

Возле заправки пацаны кивнули в сторону леса. И — о чудо! Метрах в ста от «писающего мальчика» по-над водной гладью пруда скользят они. Два белых и черный. К лесу передом, ко мне хвостом.  Крадусь вдоль осоки, боясь спугн
Не боятся. Напротив, подплывают ближе. За едой, должно быть. Видать, прирученные, прикормленные.  «И земля казалась ласковой. И в этот миг вдруг…» Подходит парень и говорит: «Да они ж не настоящие». Занавес.

Наш читатель, может быть, прав — лебедей могли кормить жители интерната. Но что именно эти птицы принимали из рук стариков пищу, верится с трудом. Они похожи на настоящих, ветерок их разворачивает, гонит от одного берега к другому.

Парень кивает в противоположную сторону: «Те вон живые. Двое, правда, щипаются. Должно быть, гусыни». Оборачиваюсь — два великовозрастных гадких утенка, словно пытаясь убедить меня в справедливости предостережения, распластали крылья и зловеще шипя, по-пластунски, угрожающе приближаются. Гуси не страшнее собак, но от греха отбегаю в сторону церковки. Два веселых гуся выпрямляются и с гоготом — бултых в воду. Подгребают к лебедям — и не отличишь, кто из них искусственный.

Появляется мужчина, должно быть, хозяин заправки: «А вы рыбу нашу видели? Посмотрите». Парень бросает в пруд булку, тут же всплывают мальки карпа, карася и уничтожают снедь быстрей, чем гуси и лжелебеди успевают опомниться.

— Потрясающе! Откуда гуси?

— Купил на базаре, вот таких маленьких…

В вольере за решеткой прогуливаются еще несколько гусей.

— Вы в Петергофе были? — интересуется хозяин.

— Не приходилось.

— Садитесь, довезу, здесь недалеко.

Подвозит к фонтану через дорогу напротив: «Чем не Петергоф?»

Да, красиво, уютно, чисто, диковинно. Жаль, не в городе расположен сей заповедный уголок. Вблизи оазис вижу впервые, до этого доводилось наблюдать только из окон общественного транспорта. Умиляет надпись на «Катюше», водруженной на по­стаменте среди других образцов боевой техники времен Великой Отечественной: «На Берлин! За Родину! За Ржев!»

Мне разрешили зайти в церковку, и, хоть я не воцерковленный и даже не захожанин,  зашел. Говорят, роспись производил заслуженный художник России. Художница. Зовут Элеонорой Александровной. В течение четырех с половиной месяцев расписывала внутри. Освящал каждый этап строительства отец Олег, покойный ныне. Около четырех лет здесь проводятся службы, прихожан, говорят, бывает немало. Акустика божественная.

Чистым золотом сияют купола из трититана. Производятся в Челябинской области, городе Трехгорный, 2050 километров от того места, где мы находимся.  «И стояла та церковь такая, как будто приснилась»…

Поблизости сооружено гнездо для аиста в авангардном стиле. На каменный столб водрузили автомобильную покрышку; ребята говорят, аистиха по весне задумчиво крутилась, примеривалась. Но не рискнула присесть, видать, не в нюх ей этот модерн. А может, поскромничала, марка покрышки показалась чересчур дорогой, подвох какой почуяла. Обещала прилететь на следующий год.