Кошка Ника на фоне петербургской фауны

Сдержанных питерцев в священном трепете трудно заподозрить, на собак они просто не обращают внимания. Не отлавливают, не отстреливают — не замечают, и все. Делают вид, что их как бы и нет вовсе.
Возле станции метро на тротуаре лежит довольно упитанный свирепого вида пес, никто его не прогоняет, толпа покорно обтекает двумя потоками. Молодой человек с разбегу решил перепрыгнуть через спящее чудовище. Так древние славяне сигали через костер. Уже в полете юноша заметил, что пес пробудился. Прыгун не пострадал, он взмыл и смылся, но Цербер без добычи не остался, он ухватил первую попавшуюся ногу, которая принадлежала кричащей тетеньке.
Другую бездомную собаку я встретил в подземке на эскалаторе, и, кажется, кроме меня, никто не удивился. Псина спустилась вниз, что-то вспомнила, развернулась и вскочила на противоположную лесенку, бегущую вверх. «Жулька, последний раз, — крикнула ей вдогонку служащая метро, — больше не пущу. Катается, зараза». Определение «бездомный» питерским псам не подходит, скорее — «вольный». Разница, как между нищим и босяком.
К кошкам здесь относятся трепетнее, ориентируются на Европу, к которой Питер всегда тяготел. В европейских городах на них молятся уже несколько веков, потому что, было дело, истребляли, жгли на кострах, считая ведьмами. Дикари просвещенные! И что? Расплодились крысы, разнесли чуму. Пол-Европы вымерло из-за проклятых иезуитов-изуверов. Короче, у Европы перед кошкой комплекс вины.
Сейчас питерцы сетуют, что кошки перестали ловить крыс. Поговаривают, что даже всегда трудолюбивые эрмитажные четверолапые  закормлены, обязанности не исполняют, зря проедают довольствие. Точнее — пожертвование наших и зарубежных благотворителей, ведь на довольствие эрмитажных кошек так никто и не поставил. Они по статусу такие же бездомные и бесприютные, как бродячие собаки.
Нынче не только кошки и собаки, но и прочая фауна обленилась. Снегири и синицы до лета на городских кормушках пасутся. Чайки по помойкам да по кладбищам рыщут, хотя до рыбы в водоемах — пара взмахов крыла. Грачи и утки перестали на юг улетать. Рассуждают, как коммунальные служащие: чего ради тащиться за тридевять земель, авось зимы не будет, перекантуемся у прорванных теплотрасс и канализаций. И в чем-то они правы.
Кошке собирались дать имя Вероника, но соседи по лестничной площадке так назвали новорожденную дочь. Бабушка рассказывала, как ее деревенская соседка переименовала поросенка. Зимой  был Борькой, летом почему-то превратился в Саньку. Баба Маня своим и соседским детям объяснила, что это другой поросенок. «А где тогда Борька?» —  приставали дети.
Выяснилось, что к младшей дочке приходил  свататься Борис — первый жених на деревне, активист, гармонист,  передовой тракторист. Когда поженились, Борис-старший, узнав, захохотал так, что трактор заглох. Упросил тещу не валять дурака, оставить все как есть, а к поросенку весело  обращался: «Привет, тезка!» Недолго, правда. Борис первый Бориса второго к Новому году порешил. Хищен человек и жаден до мяса…
В тот год 9 мая в Питере дул западный ветер с чухонского залива, поэтому дождевая пыль с набережной была соленой. При другом направлении ветра в этой луже, которую величают Финским заливом, бывает и пресная вода. Наташа собиралась на работу, ей предстояла водная экскурсия с иностранцами. Вышла из подъезда и увидела черного котенка на крыльце. Он даже не мяукал — что толку?  Никого же нет, неоткуда дожидаться милосердия в такую собачью погоду. 
Сердобольная девушка посадила котенка в свой заплечный рюкзак и возила его целый день по каналам, рекам и заливу Петербурга. Заморские и приморские гости были в восторге, они с ним нянчились, кормили, несколько раз просили капитана причалить, потому что «животному нужно».
Дома у Наташи жил сибирский кот Элвис, к которому опасно подпускать даже тигра. Нрав у сибиряка крутой, как у Ермака, конкурентов он не потерпит. Взять котенка с собой на память как сувенир никто из иностранцев не рискнул. Кому охота связываться с контрабандой? Ведь, кроме отпечатков лап, на него нужно оформлять кучу документов, чуть ли не шенгенскую визу. Договорилась с подружкой Юлькой, что кошечка поживет у нее в общежитии пару дней, а потом попробует устроить ее в Эрмитаж, где она раньше работала. Хотя это не так просто, Наташа пристроила в этом году уже троих.
Говорят, к Эрмитажу котят чаще всего подбрасывают под атлантов.  Расчет на то, что контраст разжалобит. Огромный верзила с каменным ликом и крошечный пушистый комок на его стопе. У начальства должно дрогнуть сердце, предполагают бессердечные. Как бы не так.
При Петре и Елизавете (еще в Зимнем), при Екатерине Второй (это уже в большом, малом и новом эрмитажах) коты четыреста лет трудятся верой и правдой, но никому не приходит на ум по­ставить их на государственное довольствие. Четыре века спустя ничего не изменилось. Сняли про эрмитажных котов фильм, показали за рубежом. Иностранцы шлют гуманитарную помощь. Стыдоба! Президенту на прямой линии задают вопрос о необходимости воссоздания когда-то расформированного музея импрессионизма; хозяин Эрмитажа Пиотровский затеял склоку с Антоновой, директоршей Пушкинского музея, о том, что ее претензии на эрмитажные картины беспочвенны. Мол, вы из Эрмитажа в свое время двести полотен получили в качестве компенсации. В прессу просочились списки культурных ценностей, раздаренных  в двадцатых-тридцатых годах недобитыми интеллигентами. Все это культурное добро вывезено за бугор… В общем, склока получилась громкая и некрасивая. С перемещенными ценностями давно тянут кота за хвост, а о самом главном, довольствии для эрмитажных кошек — ни слова. Каких-то барбосов, лающих на часовых да гадящих возле пограничных будок, а остальное время дрыхнущих внутри них, кормят семь раз на дню. Меню для них разрабатывают в институтах пищеварения. И после всего этого они хотят порядка в стране…
Киски, конечно, не бедствуют — в Эрмитаже хватает добрых посетителей. У каждого находится угощение. Летом — мороженое, зимой бутербродики перепадают. Я видел, как в эрмитажном дворе желтый египтянин кормил белого кота черной икрой. У этого народа тоже комплекс вины перед кошками. Кисок умерщвляли, бальзамировали, когда помирал фараон или его жена. А жен-то у фараона тьма тьмущая. Соломон развел штук триста, и у каждой имелась кошка. Египетский турист увидел кошачью мумию и стал кормить всех встреченных эрмитажных кошек, желая хоть как-то грех земляков исступленно искупить.
Кошка Ника в позапрошлом году с балкона принесла мне воробья, когда дома никого не было. Я подумал, что птаха — какая-нибудь залетная. Ничего не знала о белых ночах, не акклиматизировалась, расслабилась, зазевалась и попала в безжалостные кошачьи лапы. Потом вспомнил, что мне наказывали не выпускать Нику на балкон, потому что воробьи где-то там свили гнездо. Разглядеть его можно только, если сильно свесишься вниз, а уж вытащить оттуда воробья кажется делом совершенно немыслимым. Мы с Никой долго заметали следы. Никто ничего не заподозрил (кто там считал этих воробьев), и Ника ночью благодарно мурчала возле моей подушки за то, что я ее не заложил. 
Сказали, что Ника обладает чем-то вроде гипноза. Два раза зимой находили на полу перья синиц. На средней балконной раме висела кормушка для птиц. Левая створка всегда была чуть приоткрыта. Кто бы мог подумать, что хищница пролезет в щель, пройдет к кормушке по нижнему штапику, и не только не свалится, но поймает синицу и вернется с добычей в зубах.
Ника —  тот самый котенок, которого девять лет назад пристроили на два дня. Вероники из нее не получилось, назвали Никой, потому что принесли ее в день Победы. Имя очень идет к ее усатому лицу.